Когда младшие сержанты появились со своими чемоданами, купленными в магазине войсковой части накануне демобилизации, в доме Штаркбоймов, Мотла там встретили как родного сына. Белла бросилась целовать брата, поглядывала и в сторону Мотла, словно желая сказать, что она не прочь и его поцеловать, но с этим придется немного повременить. Изина мать и Белла убрали для ребят комнату. На стене появилась табличка «Не курить!». Мойше, отец Изи, был гравером, он занимал каморку, окно которой выходило на улицу. Стены ее были увешаны трафаретами табличек, которые тут изготовляются: «Соблюдайте тишину», «Ничто не ценится так дорого и не обходится так дешево, как взаимная вежливость», «Зона отдыха», «По газонам не ходить», «Относитесь к природе с любовью — это ваш лучший друг». В узком темном коридоре всегда толпились люди, желавшие выгравировать памятную надпись на подарке. Керамика, хрусталь, часы словно нарочно были изготовлены для того, чтобы гравер Мойше Штаркбойм приложил к ним свою руку мастера и увековечил каллиграфическими буковками.
Вскоре ему пришлось гравировать надписи на подарках, предназначавшихся к свадьбе его дочери с Мотлом. По правде сказать, делал он это без особого вдохновения, скорее с досадой. «Им лишь бы заполучить жениха и сыграть свадьбу». «Им» — он имел в виду свою жену и дочь. «Что-то уж больно быстро все обернулось. Жених не из того теста, этот парень может всю жизнь проходить в одном костюме, большего ему и не надо. Он хочет учиться и в этом видит свою цель… А Белла — другая. И большой любви между ними тоже не видно, настоящая любовь угадывается по глазам, даже в мимолетном взгляде, которым влюбленные обмениваются друг с другом. Этого я у них не замечал».
Так думал Мойше, и он не ошибся. Свадьба и в самом деле произошла слишком быстро — через три месяца после приезда Мотла. С первых же дней, как Мотл поселился у них, Белла взяла над ним «шефство». По утрам, когда он выходил из своей комнаты, справлялась, как спал, перед сном напоминала: надо прикрыть окно, можно простудиться, на тумбочке возле кровати стоит кефир, который он должен выпить. Создавалось впечатление, что если она еще не жена, то уже без пяти минут жена… А ее мамаша не знала, что еще такое сделать, чтобы парень чувствовал себя в доме даже лучше, чем родной сын Изя. Однако чем больше испытывал Мотл их заботу и преданность, тем больше хотелось ему переехать на другую квартиру.
Белла работала в фотоателье ретушером, причем обнаружила в этом деле способности. После ее ретушировки люди на фотографиях выглядели гораздо лучше, красивее, чем в жизни. Так, брату своему Изе она несколько удлинила его курносый нос, сделала потоньше толстоватые губы, и вышел красавец. У Мотла, на фотографии, она убрала со лба шрам, оставшийся с детства, когда он упал и стукнулся о порог; жесткие волосы, не слушавшиеся расчески и вечно торчавшие как иголки, на снимке вились нежными завитками. Только с глазами ничего нельзя было поделать. Если уж в них закралась грусть, ретушировка не может сделать их веселыми. После свадьбы глаза у Мотла частенько бывали грустными, в них безмолвно отражалось сожаление о том, чего, по его мнению, делать не следовало.
Родственники, знакомые прозвали Беллу «мадам Ретуш». Правда, ретушировала, подрисовывала, приглаживала она только фотографии. Что касается людей в натуре, особенно у своих близких, и прежде всего у своего мужа Мотла, она выискивала недостатки. Не было ни одного дела, которое она считала бы сделанным им как следует. Не так причесывается, не так завязывает галстук, не умеет поцеловать руку. А вот это уже серьезнее — не хочет зарабатывать, когда есть возможность. Хочет жить тем, что у него есть… Ему хватает. Что правда, то правда, она терпеливо содержала Мотла, пока он учился в институте, получал стипендию. Одевала, обувала, не жалела денег, чтобы выглядел лучше многих других студентов. Когда переходил на следующий курс, покупала ему какую-нибудь новую вещь, например дорогую шляпу. По окончании института Мотл стал работать инженером на механическом заводе, выдвинулся там, теперь занимает руководящую должность с высокой зарплатой, но все же выходило так, что по-прежнему он как бы находился на содержании у жены. Мотл полностью отдает Белле получку, но деньги моментально тают, тратятся на такие вещи, что не всегда можно понять, кому и для чего они нужны. Только и слышишь: надо, надо! Такой-то велосипед для сына Мишки и еще такой; цветной телевизор поменяли на другой, который ни капельки не лучше, только дороже. Сейчас, в горячую минуту, когда он прибежал домой, чтобы поскорей собраться в дорогу, Белла, скорбно вздыхая и выражая сожаления и сочувствия, не забыла напомнить ему, что вот уже два дня прошло, как они получили открытку с извещением о том, что подошла их очередь на «Жигули». Последние три года не было ни одного дня, чтобы в доме не велись разговоры о машине. В этом есть доля и его вины. Он сам, когда Миша был еще маленьким, пообещал ему: «Вот вырастешь, станешь человеком, будешь ездить на собственной машине». Потом вместе с сыном ходил на курсы, получили водительские права. Если говорить начистоту, кто же не хочет иметь собственную машину? И почему это Мишке, да и ему, Мотлу, действительно не иметь ее? Только вот шуму вокруг этого дела многовато… После того как получили открытку, не спали две ночи подряд. Все прикидывали, где взять деньги? Кое-что есть, скопили и отложили, тысячу рублей дает отец Беллы, больше, говорит, у него нет. Еще до того, как пришла открытка, Белла твердила Мотлу, чтобы он написал своему брату в Николаев. Младший брат, Берл, преуспел в жизни больше, чем старший. Тот и конструктор, и лектор, читает лекции студентам Николаевского судостроительного института. Деньги у него есть. Мотл написал ему, и Берл, Борис Григорьевич, в шутливой форме ответил: «Как это будет выглядеть, если студент Миша будет разъезжать на машине, а я, лектор, буду ходить пешком?» Немного он все же прислал. При желании мог бы прислать больше. Берл вовсе не скупой, просто не выносит свою золовку, называет ее «тряпичница». Белла потребовала, чтобы Мотл попросил денег У Дины.