— Да, меня это ничуть не страшит, — ответил Лев Борисович. — Мне действительно хочется посмотреть, как ты там живешь, познакомиться с твоей семьей, взглянуть на твою клинику. Мне также хотелось бы познакомиться с вашей металлургией. Но на все это, я думаю, мне хватит два-три месяца.
— А быть может, тебе понравится у нас и ты пожелаешь остаться навсегда?
— Нет, — со всей убежденностью сказал Лев Борисович, — это невозможно.
— Почему же? Разве тебе здесь живется так хорошо, что лучшего и желать нельзя, или ты тут окружен исключительно добрыми друзьями и не имеешь ни одного недруга?..
— Да, у меня действительно имеется много друзей и мне здесь живется хорошо, — ответил Лев Борисович. — Но не в этом суть. Я полагаю, что и у вас в Америке можно приобрести себе немало хороших друзей, и если человек имеет хорошую специальность, то, вероятно, он сможет как-нибудь устроиться на работу и начать делать, как у вас говорят, свой бизнес, неплохо зарабатывать… Но ты понимаешь, Гершл… Наверно, я покажусь тебе наивным и сентиментальным… Но скажи мне, как я могу уехать с земли, на которой вырос, которая меня вскормила, сделала человеком, с малых лет я дышал ее воздухом, впитал в кровь все ее запахи?.. Как я могу покинуть землю, на которой жил и где вся моя работа, все мои стремления и надежды связаны только с нею?.. После войны я побывал в местечке, где мы родились, я его совершенно не знаю, не помню, как оно когда-то выглядело, ведь мы выехали оттуда, когда мне было всего два-три года, ты был тогда еще грудным младенцем. И вот я бродил по этому незнакомому городку, и поверишь, каждая спаленная фашистами хата такой болью отзывалась в душе, словно она была моя собственная и мы в ней жили. Я бродил по старому кладбищу… Вся земля буквально сочилась кровью. Как я могу покинуть землю, на которой разбросано столько могил наших родных и близких?.. Никогда, даже в самые трудные времена, а бывали у меня и такие, я и не подумал о том, чтобы ее покинуть… У меня есть скромное желание — быть похороненным под высоким сибирским дубом или вечнозеленой елью.
— Ты уже пишешь завещание?.. Слишком рано, дорогой брат.
— Просто пришлось к слову, а человеку в летах не грешно подумать и об этом.
В ресторане было шумно и весело, давали себя знать выпитые рюмки коньяка и «Академического» — напитка, пользующегося особым спросом. Уже танцевали между столиками, а на тесных подмостках играл маленький эстрадный оркестр.
К столику, за которым сидели братья, подошла раскрасневшаяся, возбужденная Моника. Только что она танцевала с известным польским ученым и, ободренная успехом, теперь надеялась, что Лев Борисович пригласит ее к следующему танцу.
— Пожалуйста, присаживайтесь, Моника, — Лев Борисович придвинул к ней свободный стул и после того, как Моника уселась, представил ее брату.
— Русские женщины удивительно красивы, — сказал Гарри.
Лев Борисович взял на себя роль переводчика и перевел его слова.
— Нет правила без исключения, — кокетливо заметила Моника.
— Наоборот, я должен сказать, что у моего брата отличный вкус, он себе выбрал очаровательную секретаршу.
— У нас не выбирают, — возразила Моника, — а направляет отдел кадров.
— В таком случае ваш… как его… отдел кадрейшн относится к вашему шефу и моему брату чрезмерно хорошо. — Гарри любил делать комплименты хорошеньким молодым женщинам, а Моника со своими зелеными лучистыми глазами на раскрасневшемся лице и своей стройной фигурой действительно была хороша собой и могла хоть кого очаровать.
Оркестр заиграл старый, давно вышедший из моды фокстрот. Лев Борисович любил старые танго и фокстроты, старые песни. Он ничего не имел бы против, если бы оркестр исполнил «Катюшу». До войны он танцевал «Катюшу» с Сабиной, и каждый раз, когда он слышал эту простую мелодию, у него щемило сердце. Неожиданно для самого себя он поднялся и отправился танцевать с Моникой. Ноги его легко неслись по натертому полу, только глаза, как всегда, оставались немного печальными. Он может говорить о самом веселом, танцевать самый веселый танец, а глаза все равно остаются печальными и будто озабоченными. «С такими глазами, как у тебя, рождаются великие юмористы», — заметил в шутку один из его коллег.