Его слушали с интересом, и по тону заданных ему вопросов и по глазам слушателей Лев Борисович чувствовал, что они, в общем, относятся к его печи благожелательно, только сказанному не очень-то верят, на словах получается уж больно гладко, без задоринки, все ладится и спорится, а вот хотелось бы посмотреть, какова эта новая печка будет в деле.
Сегодня Лев Борисович явился на завод в утренний час почти одновременно с первой сменой, и как обычно, когда он входил в мартеновский цех, настроение у него было несколько приподнятое. Все профессии хороши, но нет лучше профессии металлурга — считал Лев Борисович. Большое счастье и большое благо непосредственно быть причастным к горячему цеху. Колосящееся ржаное или пшеничное поле пахнет свежим хлебом, мартеновский цех — пьянящим запахом огня и стали, ему нет равного, нужно лишь привыкнуть, тогда легко и хорошо здесь дышится.
Войдя в цех, озябший, с заиндевевшими бровями, Лев Борисович на этот раз, приближаясь к своему заветному углу в другом конце цеха, будто и не ощущал жара, что всегда бьет в лицо, когда проходишь мимо печей. Так же как ему было холодно на улице, так он ощущал холод и теперь, хотя в мартенах, как обычно, бушевало пламя, а одна печь выдавала плавку, еще больше накаляя цех. Лев Борисович не почувствовал тепла потому, что еще издали, еще прежде чем дошел до своего угла, уже заметил там что-то неладное. В той стороне было непривычно голо и пусто. Рабочих на объекте не было. Исчез динасовый кирпич, стоивший Льву Борисовичу немалых хлопот, пока удалось его раздобыть.
— Товарищ Ханин, вас просил зайти директор, — обратился к нему начальник смены таким упавшим голосом, каким говорят, когда в доме покойник.
Негодуя и возмущаясь, Лев Борисович отправился в заводоуправление. У директора была оперативка. Лев Борисович нетерпеливо мерил шагами из конца в конец просторную директорскую приемную, ожидая, когда наконец закончится затянувшаяся оперативка, рассчитанная лишь на десять минут. Но вот дверь кабинета открылась, и гурьбой вышли в приемную участники совещания. Лев Борисович тотчас же вошел в кабинет. Девяткин встретил его приветливо, встал из-за стола ему навстречу и крепко пожал руку, а когда здоровяк Девяткин даже легко пожимает, и то чувствительно.
— Очень кстати явился, Лев Борисович, я уже хотел было звонить тебе в городок…
— Скажите мне прежде всего, кто распорядился приостановить работы на нашем объекте? — едва сдерживая себя, спросил Лев Борисович. — Кто забрал материалы? Снял рабочих?
— Ночью в цех явились волшебники и на своих крыльях все унесли, — попытался отшутиться Девяткин. Он был в хорошем настроении. Его усталое лицо светилось какой-то особенной мягкостью, благожелательностью, дружеским расположением. — Правда, — добавил Леонид Сергеевич с той же умиротворяющей мягкостью, — нынче колдуны и те действуют лишь с разрешения сверху. Знаю, Лев Борисович, что я тебя сегодня изрядно огорчил, — Девяткин перешел на доверительный тон, — но что же мне еще оставалось делать? Посуди сам, печь вышла из строя, а беда к беде — на динасовом заводе, поставляющем нам футеровку, как раз случилась авария. Ждать, пока завод возобновит выпуск кирпича или его привезут из другого, дальнего места, мы не могли. Конец месяца, к тому же — и конец квартала. Не то что каждый день — каждый час, каждая минута на счету. Вверх тормашками может полететь весь план.
— Но у нас тоже план, — возразил Лев Борисович. — «БП» должна быть построена к определенному сроку, утвержденному, в частности, вами.
— Дорогой Лев Борисович, — Девяткин вытянул руки вверх, распрямил плечи, откинувшись на спинку стула, — у вас задача будущего, более или менее отдаленной перспективы, выполнишь ее месяцем раньше, месяцем позже — роли не играет; вечный хаос, царящий в плавильных печах с той самой стародавней поры, когда люди научились варить сталь, продлится еще на какое-то время… Что поделаешь?
В словах Девяткина слышалось явно пренебрежительное отношение к эксперименту, Который должен был ставиться на заводе, и Лев Борисович вскипел еще больше.
— Я требую немедленно вернуть весь материал, — сказал он, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос до крика. — Это произвол.
— Все вернем, только подожди немного…
— Но так будет без конца… Снова начнут строить наш агрегат, и опять случится какое-нибудь несчастье в цехе, авария на заводе…