Носильщик денег не брал и говорил:
— Nachher, nachher werden Sie zahlen…
— Глаша! Не берет. Неужто двух пятиалтынных мало? — недоумевал купец. — Иль, может быть, ему немецкие деньги надо?
— Да, конечно же он немецкие деньги требует.
— Дейч гольд хочешь? Дейч надо разменять. Где тут меняльная лавка? Надо разменять. Понимаешь? Ничего не понимает. Глаша! Да скажи ему по-немецки, как вас учили. Чего ты стыдишься-то! Ну, как по-немецки меняльная лавка? Сади!
— Ах, боже мой! Ну что ты ко мне пристаешь-то!
— Ничего не знает! А еще у мадамы училась.
— Меняльную лавку вы найдете в вокзале. Там еврей вам и разменяет, — послышалось сзади по-русски.
Говорил какой-то господин в войлочной дорожной шапочке. Купец обернулся и сказал:
— Мерси вас… Удивительно, как трудно без немецкого языка… Ничего не понимают. Будьте добры сказать этой колбасе, что он на чай в лучшем виде получит, как только я разменяю русские деньги. Ну вот… Еще мерси вас… Извините… А как по-немецки меняльная лавка, чтобы я мог спросить?
— Вексельбуде… Но еврей, который будет менять вам деньги, говорит по-русски.
— Анкор мерси вас… Вексельбуде, вексельбуде, — твердил купец. — Запомни, Глаша, как меняльная лавка называется, а то я впопыхах-то могу забыть. Вексельбуде, вексельбуде.
У дверей в вокзале стояли прусские жандармы, и таможенные чиновники отбирали паспорта и пропускали пассажиров по очереди.
— Эх, следовало бы захватить с собой в дорогу Карла Адамыча для немецкого языка, — говорил купец. — Он хоть пропойный человек, а все-таки с языком. Приодеть бы его в мое старое пальтишко, так он и совсем бы за барина сошел. Только ведь дорога да выпивка, а ест он самые пустяки. Положительно следовало бы его взять, и в лучшем бы виде он по-немецки бормотал.
— Так отчего же не взял? — сказала жена.
— А не сама ли ты говорила, что я с ним с круга сбиться могу? Я на твое образование надеялся, думал, что ежели уж у мадамы в пансионе училась и немецкие стихи знаешь, так как же немецких-то слов не знать; а ты даже без того понятия, как подушка по-немецки называется.
— Тебе ведь сказано, что я политичные слова знаю, а подушка разве политичное слово?
— Врешь! Ты даже сейчас хвасталась, что комнатные слова знаешь.
— Фу, как ты мне надоел! Вот возьму да назло тебе и заплачу.
— Да плачь. Черт с тобой!
Жена слезливо заморгала глазами. Купец проталкивал ее вперед.
— Пасс! — возгласил жандарм и загородил ей дорогу.
— Глаша! Что он говорит? Чего ему нужно? — спрашивал у жены купец.
— Отстань. Ничего не знаю.
— Пасс! — повторил жандарм и протянул руку.
— Ну вот, извольте видеть, словно он будто в винт играет: пасс да пасс.
— Отдайте свой паспорт. Он паспорт требует, — сказал кто-то по-русски.
— Паспорт? Ну так так бы и говорил, а то пасс да пасс… Вот паспорт.
Купец отдал паспорт и проскользнул сквозь двери.
Жену задержали и тоже требовали паспорт.
— Глаша! Чего же ты?.. Иди сюда… Глафира Семеновна! Чего ты встала? — кричал купец.
— Да не пускают. Вон он руки распускает, — отвечала та. — Пустите же меня! — раздраженно рванулась она.
— Пасс! — возвысил голос жандарм.
— Да ведь я отдал ейный паспорт. Жена при муже… Жена в моем паспорте… Паспорт у нас общий… Это жена моя… Послушайте, хер… Так не делается… Это безобразие… Ейн паспорт. Ейн паспорт на цвай, — возмущался купец.
— Я жена его… Я фрау, фрау… А он муж… Это мой мари… мон мари… — бормотала жена. Наконец ее пропустили.
— Ну, народ! — восклицал купец. — Ни одного слова по-русски… А еще, говорят, образованные немцы! Говорят, куда ни плюнь, везде университет или академия наук. Где же тут образование, спрашивается?! Тьфу, чтобы вам сдохнуть!
Купец плюнул.
Таможня
Николай Иванович и Глафира Семеновна, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, сидели уже в прусском вагоне. Перед ними стоял немец носильщик и ждал подачки за принесенные в вагон мешки и подушки. Николай Иванович держал на ладони горсть прусских серебряных монет, перебирал их другой рукой и решительно недоумевал, какую монету дать носильщику за услугу.
— Разбери, что это за деньги! — бормотал он. — Одни будто бы полтинники, а другие, которые побольше, так тоже до нашего рубля не хватают! Потом мелочь!.. На одних монетах помечено, что десять, на других стоит цифирь пятьдесят, а обе монетки одной величины.