— Вэлин, что случилось?
— Ничего такого, что нельзя было бы поправить, если только пустоголовые бездельники, которые делают вид, что служат империи, будут выполнять свои обязанности, — отрезал он. Затем резко остановился и на секунду закрыл глаза.
— Прости, Бриджит, — сказал Калами, открывая их снова. — Сегодня ночью на нас было совершено нападение.
— Нападение? Но я ничего не слышала…
— Это было не военное нападение, а магическое, — мрачно ответил Калами. — И хотя здесь достаточно крепкие защитные чары, им удалось открыть двери, а сегодня мне приходится расхлебывать последствия.
«Помоги мне!» — донесся из памяти шепот Жар-птицы. Какие это защитные чары были разрушены? Те, что окружают ее клетку? Или есть еще и другие? Не потому ли призрак мамы смог проникнуть во дворец? Если здесь не обошлось без божественного вмешательства, боги не сочли нужным сообщить Калами об этом посещении, и это весьма мило с их стороны.
— Это была Лисица, — сказал Калами, словно отвечая на ее мысли.
— Лисица? — эхом отозвалась Бриджит. И вспомнила смрадное звериное дыхание, изумрудные глаза и смеющиеся пасти. Вспомнила, как сшивала раны лисов в человеческом обличье, и радость, ни с чем не сравнимую радость…
Желудок Бриджит отозвался на это воспоминание приступом тошноты, хотя руки у нее так и чесались вновь испытать свое искусство.
— Да, Лисица. Теперь ты понимаешь, почему я так расстроен? Она слишком тобой интересуется. Поэтому сейчас мы вернемся в твою комнату и ты поклянешься кровью своих родителей, что никому не откроешь дверь, пока я не вернусь. Обещаешь?
Лисица… Значит, пока она, ничего не подозревая, разгуливала по коридорам, Лисица была где-то там, снаружи.
«Или где-то здесь, внутри».
Бриджит в ужасе зажала рот ладонью. Оказывается, не одного Калами ей следует бояться.
— Обещаю, — пробормотала она. — Конечно, обещаю.
— Хорошо. — Калами коротко кивнул и вновь устремился вперед. — Тогда идем. У меня уже был разговор с твоей служанкой…
— С Ричикой? — «Нет, пожалуйста, не надо ее в это впутывать». Бриджит поспешила за ним. — Это не ее вина. Я солгала ей, чтобы она оставила меня одну.
Калами даже не взглянул на нее.
— Нет, это ее вина. Она твоя служанка и должна повсюду тебя сопровождать.
Они вошли в вестибюль с внушительными дверями слева и гранитной лестницей справа.
— Но, Вэлин, пойми, я не привыкла к прислуге, к постоянной опеке…
— Так значит, привыкай! — прорычал Калами.
Бриджит остановилась и в упор посмотрела на него. «Какая бы опасность мне ни угрожала и кем бы ты ни был, я не потерплю, чтобы на меня орали!» По тому, каким тяжелым взглядом Бриджит наградила Калами, это было ясно и без слов.
Секунду спустя ее правый глаз уже видел притихшего человека, в то время как перед левым по-прежнему стоял рычащий зверь.
— Прости, Бриджит, — сказал Калами с хорошо разыгранным раскаянием. — Я просто очень за тебя беспокоюсь.
«Да нет, просто ты очень во мне нуждаешься, иначе мы бы уже не играли в эти игры».
Бриджит решила переменить тему и, воспользовавшись случаем, снова добиться расположения Калами.
— Похоже, история, которую мне рассказывал Хранитель Бакхар, не очень тебя заинтересовала.
Калами горько усмехнулся, и на этот раз оба глаза Бриджит видели это с одинаковой ясностью.
— Да, должен признаться, это не самая любимая мною часть изавальтской религии.
Бриджит подобрала подол юбки, чтобы подняться по лестнице.
— Могу себе представить, какую версию тех же самых событий рассказывают в тех местах, откуда ты родом.
— Только не там, где могут услышать изавальтские уши, — невнятно пробормотал Калами, как будто и в самом деле боялся, что их могут подслушать. Он искоса глянул на Бриджит: — А тебе, похоже, знакомы такие вещи?
— Немного. — Бриджит взобралась на последнюю ступеньку крутой лестницы и глубоко вздохнула, насколько это позволял корсет. — Мой… («Скажи „отец“. Он ведь не знает, что ты знаешь») отец в молодости участвовал в гражданской войне. И уверял, что обе враждующие стороны рассказывали самые разные истории о том, как она началась и кто был виноват во всем этом кошмаре.
— Значит, ты можешь это понять. — Калами натянуто улыбнулся и повел Бриджит по широкому балкону, который затем превращался в завешанный гобеленами коридор. — Но я все равно не должен был говорить об этом так резко. Мы были сами виноваты в этом завоевании и теперь платим за нашу слабость, за наши ошибки. Так и должно быть.
— Кажется, ты говорил, что все это давным-давно в прошлом? — спросила Бриджит самым невинным голосом.
— Да, говорил. — Калами вздохнул, останавливаясь перед скромной дверью, которая, видимо, вела в комнаты Бриджит. Однако появилось кое-что новенькое: левым глазом Бриджит увидела, что от порога идет слабое сияние, которое ассоциировалось у нее с магией. — Возможно, я принимал желаемое за действительное…
«А может, опять врал», — подумала Бриджит, но говорить этого вслух не стала.
— Ты еще многого не знаешь, Бриджит, — мягко сказал Калами. — Ведьма-зима держит нас в своих лапах и запирает в четырех стенах. Ты еще не видела народа этой страны и ее просторов, ее особенностей и противоречий, компромиссов и мелких распрей, которые раздирают ей сердце. Ты видишь только то, что происходит здесь, среди причудливо сложенных камней. — Он неопределенно взмахнул рукой. — Боюсь, этого недостаточно, чтобы понять всю сложность этого края и его истории.
«Нет уж, спасибо! С меня довольно и того, что происходит здесь!»
— Что ж, — Бриджит приклеила на лицо улыбку. — Придет весна, и ты все мне покажешь, правда?
— Правда. — Калами улыбнулся в ответ, но Бриджит увидела это только правым глазом. Левый же видел, как рот чародея растянулся в ухмылке — подлом, торжествующем оскале. — Думаю, покажу, — сказал он, и Бриджит внутренне содрогнулась.
Калами коснулся губами двух пальцев на правой руке и приложил их к замочной скважине. Дверь послушно отворилась, и взгляду Бриджит предстали ее апартаменты. Все три камеристки, до этого сидевшие кружком возле очага, разом вскочили на ноги и с возбужденными возгласами окружили хозяйку.
— Никаких открытых дверей, Бриджит, — с порога напомнил ей Калами. — Никаких путешествий в одиночку.
— Обещаю, — ответила она, и это слово так тяжело повисло в воздухе, что Бриджит уже пожалела, что произнесла его. От ее обещания что-то изменилось, она ясно это чувствовала, только не знала, что именно.
Однако Калами, похоже, был удовлетворен. Он вышел за дверь и закрыл ее за собой.
«Итак, сударь, теперь вы поместили меня в надежное место, — подумала Бриджит, глядя на дверь, в то время как девушки кудахтали и щебетали вокруг, потихоньку подталкивая ее к постели. — Вопрос только в том, что вы теперь собираетесь со мной делать?»
Наступило холодное серое утро и принесло с собой снег. Сначала редкие белые снежинки опускались на землю поодиночке. Потом стали собираться в пухлые хлопья. Потом их подхватило ветром и закружило в маленьких смерчах. Казалось, это ветер вытряхивает снег из облаков, словно озорной малыш, который добрался до мешка с мукой и рассеивает его содержимое по комнате, любуясь узорами на полу. Слуги, которым волей-неволей приходилось выходить во двор, протоптали между дворцом и службами «дорожки жизни». Метель тем временем становилась все непроглядней. Она со свистом набрасывалась на бесценные стеклянные окна, заполняла снегом и сглаживала каждую щелочку, закутывая дворец в белое покрывало стужи.
Для Медеан снег был благословением. Пронизывающий холод усмирял Жар-птицу, и голос ее затихал. Сегодня мысли Медеан будут ясны. Сегодня она должна быть уверена в себе и во всем, что делает. А завтра она освободит Изавальту от хищников — Ананды и Хастинапуры.