Бывший оннок тряхнул головой и зашагал к неприметной дверце одной из многоэтажек.
У входа Заг вновь оглянулся. Изуродованная Гасса прожигала тучи. Их рваные тени ползли по земле и стенам зданий. Вот-вот — и бестелесные, бесшумные воришки заберутся в окна и начнут хозяйничать в квартирах.
Молодой крайт потянул на себя дверную ручку. Скрип несмазанных петель совпал с воем ветра. Вниз вела плохо освещенная лестница. Бывший оннок стиснул зубы. Назад пути нет. Нужно встретиться со здешним хозяином, весьма неприятным типом.
Ноги застучали по щербатым ступенькам, рукой Заг придерживался за шероховатую стенку.
Лестница привела к деревянной двери. Из-под нее сочился свет. Бывший оннок замер. Еще есть возможность передумать. В голове галопом понеслись десятки мыслей. Заг засопел. Нет, он уже слишком далеко зашел. Бессмысленно отступать. Молодой крайт распахнул дверь.
Здесь не убирали вечность. Под низким потолком с единственной лампочкой полотенцами висела паутина. Засаленный деревянный пол был испещрен трещинами. Из потрепанного полосатого дивана во все стороны торчали ржавые пружины. Посреди комнаты стоял короткий прилавок с протянувшейся вверх изорванной металлической сеткой.
— Хозяин, — позвал Заг.
Горло сжал спазм. В ушах нарастал гул. Поджилки тряслись.
Гость не ведал, сколько простоял в одиночестве. Дверца в дальней стене отворилась, и в комнату еле-еле протиснулся толстенный крайт. На всем Хлок-Ту-Риине вряд ли найдешь другого такого. Природа позаботилась о том, чтобы крайты почти не страдали ожирением.
Хозяин комнатушки подслеповато вгляделся и направился к прилавку, шаркая подошвами. По полу тащился подол серебристо-серого плаща с блестками.
Толстяк встал за прилавок и рукой поманил молодого сородича. У того сжались кулаки. Как же хотелось согнать с морды обжоры эту самодовольную улыбку.
Бывший оннок подавил гнев и направился к соплеменнику. В груди короткими ударами отзывалось сердце.
Когда Заг положил кулаки на прилавок, толстяк ухмыльнулся. Голос сочился ядом:
— Ежели Форси не изменяет память, то я вижу нашего ста-а-арого знакомого.
— Мне нужна твоя помощь, Форси, — ровным голосом признался бывший оннок.
— Ну, разумеется, нужна. Иначе б ты сюда не сунулся.
Заг протяжно выдохнул. Представлял, как Жажда красными струйками вытекает из ноздрей. Все тело мелко дрожало.
— Ну-ну, — театрально забеспокоился хозяин комнатушки. — Не надо нервничать. Ты же не убивать старину Форси заявился.
Бывший оннок набрал полную грудь воздуха и засунул руку в карман штанов.
— Вот. — Гость выложил на прилавок три монеты и две измятые купюры. — Это все, что у меня есть.
Толстяк фыркнул, небрежно рассматривая деньги.
— А помнится, Заг, ты за один вечер приносил в пять раз больше, чем это.
— Не напоминай мне.
— Зря ты так… Я же все еще вижу перед собой того маленького паренька, коего нашел на городской площади.
— Я же попросил… — Зага вновь затрясло.
— А ты почти не изменился.
— Ты тоже… Такой же жирный.
Хозяин комнатушки раскатисто рассмеялся и вытащил из-под прилавка голого серого человечка размером с мышь. Тот отчаянно трепыхнулся в пятерне. Улыбающийся толстяк попросту откусил ему голову. Под острыми зубами затрещали косточки, по губам и подбородку потекла красная кровь. Молодой крайт поморщился и отвернулся.
— А мне нравится, — озорно признался Форси. — Миконы сладкие… И к тому же мужскую силу поднимают.
Гостя знобило. А толстяк продолжал:
— Ты бы попробовал. Хотя вы же по бабам ни-ни… Или… Заг, я что-то там слышал. Разные слухи ко мне добираются. Похоже, у тебя… Ну-у… было что-то.
— Помолчи, Форси.
— И как, понравилось?
Бывший оннок сверкнул глазами и прошипел:
— Я же нормально прошу тебя.
— Нет проблем, — развел руками толстяк. В правой кровоточил обезглавленный человечек.
Форси по-отечески посмотрел на гостя и приуныл:
— А зря ты ушел он нас. Мог бы стать лучшим нюхачом.
Заг дышал ровно. Соплеменник твердил:
— И сейчас у тебя совсем не было бы проблем. Так нет же, не послушался меня, рванул к этим белоплащникам.
Молодой крайт сцепил зубы.
— И что, Заг, — с укором продолжал толстяк, — разве Форси тебя не предупреждал? Они там, у себя в Обители, голову дурят молодежи. Обещают какое-то Просветление, коего отродясь никто не видывал.