— Но... у них же были силы! Они творили... невероятные вещи!
— Творили ли? Или это просто часть легенды? Просто истории, которые придумали Роберт и Констанция, чтобы вдохновить нас? Шаб многое мне рассказал, но если говорить кратко — я увидел просто человека по имени Оуэн. Великого человека, без сомнения. Но кем бы мой предок не являлся, на бога он похож не был, несмотря на то, чем кормили нас на протяжении двух столетий.
— Может и так, — нахмурилась Анна. — Это не имеет значения. Твой предок с друзьями уже раз совершили чудо, уничтожив Лайонстон и её Империю зла, тем самым заложив основу Золотому Веку. Возможно, им удастся сделать это снова. Они всё ещё могут быть живы и где-то находиться. Миссия необходима, Льюис. Нам нужно найти Оуэна, хотя бы ради того, чтобы снова поднять наш дух. Скажи мне — если тебе удастся отыскать где-нибудь благословенного Оуэна... что ты ему скажешь?
Льюис вздохнул. Он попытался намекнуть на правду, но она не захотела её услышать. Он честно постарался обдумать её вопрос, с удивлением обнаружив, что ответ на него важен не только для неё.
— Думаю, я бы спросил у него... где он находил в себе силы на принятие многих столь сложных решений. И возможно... я бы попросил его вернуться и снова стать Охотником за Смертью, чтобы мне больше не приходилось им быть. Знаю, эгоистично. Но иногда это имя слишком сильно давит на плечи. Люди из-за него так многого от меня ждут. И как и Оуэну, мне не позволено быть обычным человеком со своими желаниями и слабостями...
Он резко поднялся со стула и с грохотом поставил кружку на стол, расплескав кофе повсюду. Он заходил по офису, не смотря на Анну и кружа снова и снова по замкнутому пространству, как зверь в клетке, пока Анна настороженно наблюдала за ним со своего кресла. Он хмурился, глаза не видели ничего вокруг, а уродливое лицо пылало гневом, разочарованием и чем-то, что было похоже на отчаяние. Едва сдерживаемая ярость чётко проступала в напрягшихся мускулах рук, в расправленных плечах и тяжёлой поступи ног. Анну напугала такое состояние Льюиса — сильный мужчина перед лицом принятия трудного решения. Он всё ускорялся и ускорялся, сжимая кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Рано или поздно он взорвётся, вопрос только в том, кто пострадает. Помимо него самого.
— Анна, я не знаю, что делать!
Голос его прозвучал хрипло и уродливо, и она вздрогнула. Льюис этого не заметил.
— Всё, во что я верил похоже было создано на песке, и первый же прилив смыл всё. Все оказались не тем, кем я думал, даже я сам. Куда бы я не посмотрел — всё разваливается на части. Люди сходят с ума, все наши учреждения стоят на глиняных ногах, даже Ужас появился и идёт по наши души. Я наконец-то обрёл любовь после стольких лет одиночества и теперь вынужден оставить её. Потому что как и моему проклятому предку, мне не позволено думать о самом себе, о своих желаниях и потребностях. Я Парагон и Охотник за Смертью, и я должен быть выше этого. Я должен... я должен...
Слёзы потекли ручьём по его уродливому лицу, сопровождаемые резкими, хриплыми звуками, от которых сотрясалось всё тело. Он остановился и ударил кулаком по ближайшей стене. Он бил снова и снова, вкладывая в каждый удар всю силу и отчаяние, разбивая в кровь костяшки пальцев. Анна прикрыла рот рукой, когда отчётливо услышала, как хрустят и ломаются кости. Кровь стекала по стене, но Льюис всё продолжал бить по ней, не переставая всё это время душераздирающе плакать. Анна медленно поднялась с кресла, подошла к нему сзади и нерешительно положила руку ему на плечо. Он обернулся с искажённым лицом и тяжело дыша, а затем обнял её, прижимая к себе как ребёнка. Она нежно покачивала его, бормоча успокаивающие слова, пока он плакал, уткнувшись лицом ей в шею. Они крепко держались друг за друга, прямо как в детстве, когда казалось весь мир ополчился против них. Наконец, у Льюиса закончились слёзы, оставив в его душе ужасную, гнетущую пустоту.
И именно он был тем, кто отстранился первым. Тем, кто выпрямился и мягко отстранил Анну. Он всегда был тем, кто мог принять трудные, тяжёлые и необходимые решения. Анна отступила назад, задумчиво глядя на него. Льюис нашёл чистую салфетку и вытер глаза. Его руки больше не тряслись. Он посмотрел на свои окровавленные и сломанные руки, поморщился, когда впервые почувствовал боль, а затем неловко стал оборачивать салфетку вокруг них. Анна наблюдала за тем, как он это делает и почувствовала тупую, стылую боль в районе груди, там, где было её сердце, если бы она верила в такие сентиментальные вещи, как сердце, и из неё вырвались слова прежде, чем она смогла себя остановить.