– Ты ему доверяешь? – спросил Фишер, обходя босоногого пострела, играющего в грязи.
Мальчишка дернул его за штанину, выпрашивая монетку.
– Не больше, чем доверял бы любому в этой крысиной дыре. Так что нет, не слишком. Это не значит, что его информация недостаточно хороша, просто его основной интерес – выжить любой ценой. Если за то, что он нас продаст, ему щедро заплатят, могу поспорить на что угодно – именно это Госта и сделает.
– Значит, мы, возможно, идем прямиком в ловушку?
Скеллан кивнул:
– Вполне возможно.
– Успокаивающая мысль.
Фишер инстинктивно опустил руку, чтобы ощутить знакомую тяжесть меча у бедра. Холодок стали обладает способностью успокаивать даже самые издерганные нервы. Идущая навстречу женщина с ребенком на руках отпрянула. Она испугалась настолько, что, кажется, готова была развернуться и убежать. Взгляд ее не отрывался от руки мужчины, легшей на рукоять меча.
– Все в порядке, все в порядке, – поспешил заверить женщину Фишер.
Он поднял руки, показывая, что они пусты и он не собирается зарубить ее на месте. Впрочем, это не имело значения: женщина уже растворилась в толпе.
За время своего короткого пребывания в Ляйхеберге они успели ощутить ту же нервную боязливость во многих горожанах, как будто здешние люди привыкли к скорому осуществлению жестокого правосудия. Действительно, сильванская «справедливость» славилась быстротой меча, вспыльчивостью и неумолимой безжалостностью в исполнении приговоров. Слово «законность» никогда не ассоциировалось с сильванским обществом. Веками здешний народ жил в тисках тирании ван Драков и не понаслышке был знаком с безумием своих хозяев. С приходом нового графского рода, фон Карстенов, кое-что поменялось, но после бесчинств последнего ван Драка едва ли не любой показался бы самим великодушным Сигмаром.
Шрекенштрассе оказалась длинным, вызывающим клаустрофобию проулком, сдавленным перекошенными домами. Верхние этажи клонились друг к другу, да так, что соседи, высунувшись из открытых окон, могли бы коснуться друг друга кончиками пальцев. Как и обещал Охотник за призраками, остатки старого храма Сигмара оказались в самом конце улицы, на дальней окраине города. Тут возвышалась четырехэтажная башня и кое-где валялись булыжники, выпавшие из древней бутовой кладки. Башня стояла обособленно, отделенная от других зданий брешью в том месте, где когда-то располагался алтарь храма.
Скеллан вытащил меч.
Рядом с ним Фишер сделал то же самое.
Джон взглянул на друга и кивнул. Плечом к плечу, шаг за шагом продвигались они вперед. Скеллан ощущал на себе чужие взгляды и знал, что за ними следят. Что ж, логично – если секта пользуется башней для каких-то нечестивых целей, они должны были выставить дозорных – возможно, в самом здании, а также в одном из заброшенных домов Шрекенштрассе: оттуда, из верхних окон, прекрасно видно башню. Но Скеллан не оглядывался и не колебался. Тремя быстрыми шагами преодолел он короткий лестничный пролет и оказался у двери. Отклонившись назад, Джон развернулся и обрушил точно рассчитанный пинок на пятачок возле старого ржавого запора – дверь подалась и послушно распахнулась. Из темноты пахнуло вонью, вдалеке слышался невнятный шум.
Скеллан шагнул в проем, Фишер за ним.
Фишер не любил мрака и тесных пространств. То, что поджидало их за дверью, сулило серьезное испытание старшему из мужчин.
Спертый воздух здесь был густ от сырости, страха и металлического запаха крови.
В помещение проникало чертовски мало света, и Фишер, ощупью пробираясь в полутьме, почти ничего не видел дальше вытянутой руки. Глаза привыкали к сумраку медленно, но он не мог не слышать хлюпанье, вздохи, хныканье, скрежет чего-то тяжелого. Подобные звуки отнюдь не успокаивали. Рука его все крепче сжимала рукоять меча Он понятия не имел, какие тайны скрывает предательское чрево тьмы, но знал, что близок к их разгадке. Собственный пульс едва не оглушал его. Он стиснул зубы и продвинулся еще на шаг. Тонкие лучики с трудом протискивались в щели заколоченных досками окон, не проливая света на характер занятий Восставших мертвецов в старой башне. В темноте кто-то застонал, и волоски на шее Фишера приподнялись. Звук выражал отчаяние; кто бы ни издал его, он страдал.
– Мне это не нравится, – прошептал Фишер. Нога его за что-то зацепилась. Он осторожно ткнул это носком сапога. Оно подалось. Тогда он пнул посильнее. Снова раздался стон. Тогда Фишер понял, что он ударил: тело. – Проклятье, ни зги не видно, – выругался он.
Неизвестно было, умирает ли этот человек, пьян он или одурманен. Фишер перешагнул через лежащего.
Скеллан вслепую двинулся вдоль стены и, в конце концов, отыскал то, что ему было нужно, – факел. Под держателем обнаружилось и масло. Джон окунул сухие прутья в вонючую жидкость и зажег факел от трута. Тут царила сырость, но она не помешала лучине заняться голубым пламенем. Скеллан поднял факел повыше. Огонь озарил комнату болезненно-бледным светом. Фишер стоял над телом женщины – связанной, с заткнутым ртом. На ее одежде виднелись темные пятна. Кровь. Повсюду валялись грабли, мотыги, ведра, молотки, пилы и другие предметы из прежней жизни башни. Узкая винтовая лестница тянулась снизу вверх, из одной непроглядной тьмы в другую. Скеллан спустился по ней в кладовую. Фишер держался чуть позади приятеля. В маленьком подвале среди полок теснились деревянные бочонки, но Скеллан нашел то, что искал, – поросшую мхом крышку люка в центре пола размером три фута на три с огромным железным кольцом посредине.