– Этого не будет, – категорично отрезал старик.
– Жаль. Не могу ли я убедить тебя передумать? Как там говорят? Поспешишь – людей насмешишь? Да, на досуге часто раскаиваешься в решениях, принятых второпях.
От холода Ганс уже начал покрываться гусиной кожей, но не делал попытки прикрыться.
– Это решение принято давным-давно, сынок.
– И ты готовишься защищать себя от его последствий? Для того-то и нужны все эти стены?
– Что-то вроде этого, парень.
– Что ж, ты сам себя приговорил. Мне жаль тебя, Хайнц. Честно, жаль. Если ты убьешь меня, придет другой, и третий, и они будут приходить, пока Эшен не будет стерт с лица земли. Тебя не пощадят и не посмотрят на возраст. Никто не станет потакать дряхлому дурню. Неужели ты не представляешь, что делаешь с людьми, которых, как утверждаешь, любишь? Ты подписываешь им смертный приговор. Разве оно того стоит? Стоит смерти каждого, кто любит и уважает тебя? Не верю. Не могу поверить. Но ты мне поверь: продолжишь свой дешевый бунтарский спектакль – и то, что я перечислил, произойдет рано или поздно. Это лишь вопрос времени. Так что из-за тебя пострадают и другие. Граф не милосерден. Это не в его характере.
Ротермейер с трудом поднялся, опираясь на палку.
– У тебя неплохо подвешен язык для головореза, сынок. Кто ты, дрессированный грамотей фон Карстена?
– Я не хочу, чтобы кто-то страдал чрезмерно.
– И что же такое, по-твоему, «чрезмерно»?
– Умирающие зря люди, вот что это такое, а умирать они будут неизбежно! – выпалил Ганс с неожиданной страстью в голосе.
– Лучше умереть свободным, чем стать рабом чудовища вроде Влада фон Карстена. Ты еще не осознал этого? – Ротермейер медленно направился к двери и вдруг застыл, держась за ручку, словно ему только что пришла в голову какая-то мысль. – Кажется, нам больше не о чем говорить. Эрих, мой мажордом, накормит тебя и на закате отправит к твоим людям. Надеюсь, вы покинете Эшен еще до наступления ночи. Полагаю, вы вернетесь с войсками, чтобы сокрушить то, что ты назвал моим жалким мятежом. Если меня ждет смерть от тысячи ран, что ж, так тому и быть. Я встречусь с Ульриком в Нижнем мире с высоко поднятой головой, как жил и как погиб. – Старик упомянул имя бога всех воинов. – Как ты справедливо заметил, я старый человек. Смерть не страшит меня так, как она обычно пугает тех, кто помоложе.
И Хайнц Ротермейер вышел, закрыв за собой дверь.
– Зачем же тысяча ран, старый ты дурак, когда хватит и одной? – пробормотал Ганс, обращаясь к деревянной створке.
Встреча прошла не так, как он надеялся, но примерно так, как он ожидал.
Ганс размотал сырое полотенце и натянул чистую одежду из своего дорожного сундука.
Клара не вернулась.
Он лег на кровать и закрыл глаза, решив вздремнуть пару часов, прежде чем присоединиться к Познеру в «Гербе претендента».
Еду принесли в его комнату за час до полудня: блюдо со свежими фруктами, хлебом из грубой ржаной муки, пахучими сырами и толстыми ломтями холодного мяса. Блюдо, достойное аристократов. Ганс с жадностью глотал куски. Он не отдавал себе отчета, что с тех пор, как он в последний раз нормально ел, прошло так много времени. От смеси вкусов слюни у него во рту текли рекой. Он ел, пока не насытился, после чего выглянул в окно – проверить, где солнце. Оказалось, что оно уже давно миновало зенит.
– Пора кончать эти танцы, – сказал он самому себе и обвел взглядом комнату в поисках какого-нибудь шнурка с колокольчиком, чтобы позвать управляющего, но ничего такого в покоях не обнаружилось.
Он открыл дверь. Коридор был пуст. Ганс отправился тем же путем, каким несколько часов назад его провел мажордом, и наткнулся на мальчишку-слугу, торопливо поднимающегося по главной лестнице.
– Эй, мальчик! – окликнул он. Тот остановился и вопросительно обернулся. – Присмотри там, чтобы мои вещи вынесли из комнаты, и пусть кучер готовит мою карету.
Мальчик кивнул и поскакал вниз по ступенькам. Ничего не сказав, он поспешно свернул в коридор, из которого только что вышел Ганс. А секретарь графа спустился во двор. Несколько слуг занимались своими ежедневными рутинными делами, которых требовала от них служба. Ганс пересек двор, направляясь к конюшням. Его черная карета стояла снаружи. Безразличный ко всему возница сидел на облучке и крепко сжимал намотанные на кулак вожжи, словно ожидая, что пассажир вот-вот вернется. Содрогнувшись, Ганс догадался, что кучер, по всей вероятности, не сдвинулся с места с тех пор, как высадил его утром.
– Мы отправляемся к остальным в таверну, мальчишка доставит мой багаж.
Он открыл дверцу и забрался в бархатную прохладную тьму коляски.
Двадцать минут спустя, когда он разыскал Познера, спящего в собственном экипаже во дворе «Герба претендента», он уже кипел от злости. Познер и его люди даже не позаботились снять помещение. Они предпочли спать в своих каретах, точно так же, как делали каждый день весь последний месяц. Несомненно, Познер решил, что, каким бы ни был исход переговоров Ганса со старым бароном, Ротермейер к утру будет уже мертв и они отправятся в обратное путешествие, так что нет смысла размещаться с комфортом. С учетом обстоятельств его отъезда из замка Ганс не мог придраться к логике Познера.