А чего бы и не принять, если я сейчас лягу и усну? Спать – это так прекрасно.
- Что? – опешил Радульф. Вокруг продолжалась жизнь, будний день уже вошел во вторую свою половину, улицы были пустынны. Ближе к вечеру люди вновь наполнят их своими голосами и шорохом ног об асфальт.
Радульф не ожидал услышать моё принятие так скоро. Интересно, а что он вообще ожидал?
- Ты принимаешь? Правда? – мужчина внимательно разглядывал моё лицо, и внезапно понял, что я на грани потери сознания. Наверное, я побледнела, потому что именно в этот момент я почувствовала, как мир вокруг меня кружится. Приобняв меня за плечи, он медленно повел куда-то.
- А куда мы идем, господин Эмонитас? – пробормотала я, кутаясь в плащ. Мне было то холодно, то жарко, и карусель не прекращалась. – Книги! Мои книги! – я резко развернулась, но Радульф уже все поднял и махнул мне рукой.
- Просто иди, обо всем я позабочусь. Все будет хорошо. Доверься мне, - и тут я провалилась в темноту. Последней мыслью было схватить книги, но я не дотянулась.
***
Засунув сверток с книгами подмышку, подхватив на руки свою легкую ношу, я спокойно дошел до машины, припаркованной за углом, бережно уложил на заднее сиденье стройное тело и позвонил.
Трубку не взяли, да я и не особенно рассчитывал, потому что такие люди обычно берут трубки сразу только от знакомых номеров.
Я пока что не входил в этот список.
Но это только пока, потому что я был уверен абсолютно в том, что эта девушка будет моей – с этими её рыжими волосами, сказками про осознанные сновидения, безумные автобусные интервью, а также вместе с этой чёртовой чёрной одеждой.
Неужели нет другого цвета? Всё время чёрный.
Когда я привёз нас в мою квартиру почти в центре города, она всё ещё спала. Видимо, эти её странные практики со сном довели её до такого состояния. Куда смотрит её бабка?
И знает ли она об этих её экспериментах?
Я посмотрел на Уну через зеркало заднего вида. Она всё ещё была бледна, но дышала ровнее, и даже подложила сложенные ладони под щёку. Это заставило меня умиляться ей – её непосредственности. Уна уснула прямо на улице. Что было бы, если бы я её не искал? Она потеряла бы сознание, упала бы на асфальт. Её могли ограбить, в конце концов!
Я смотрел на неё, смотрел и думал. Я всё ещё не испытывал к ней ничего, что должен был испытывать – никакой нежности, или тепла. Я хотел разглядывать её, жадно, будто весь её облик принадлежит мне. Я хотел трогать её, словно никогда не трогал ни одну женщину.
Если бы кто-нибудь попросил меня объяснить эти чувства, я бы назвал их чувствами, которые испытывает ребёнок к своей игрушке – она ему нравится, в неё интересно играть, и можно даже с кем-нибудь поделиться на время, но ничего больше, никакой особенной любви.
Я потряс головой, отбрасывая мысли. В конце концов, она хорошо подходила под идеальную женщину Эмонитасов – рыжая, бледнокожая и абсолютно сумасшедшая в хорошем смысле слова. Отец должен быть рад.
Наверное.
Отец рад только ему, только его выбору отец одобряет, а мой выбор всегда неверен.
Но я нашёл рыжую женщину для себя первее, чем он, и отец обязан отметить это! Хоть жестом! Хоть словом!
Я вышел из машины, осторожно взял на руки хрупкое тело Фаэ. Она даже не пошевелилась, до того крепко спала. Закрыв машину, я понёс свою ношу домой, размышляя, чем бы её накормить. Как долго она проспит? Сколько у меня времени?
Едва я зашёл в дом, разувшись, я отнёс её в спальню. Я же не мог положить Уну прямо в коридоре на кафель, поэтому, я бережно стянул с неё этот демонов плащ, оставив её в футболке и джинсах, и уложил на свою кровать.
Вот так будет хорошо.
Я прикрыл дверь, и мне позвонили из редакции, которая отправила Уну на интервью со мной. Я позвонил им лично сразу же, едва наступило утро следующего дня после интервью, и задал несколько личных вопросов главному редактору. Оказалось, что она не ожидала, что Фаэ отправиться на интервью, и это даст ей повод уволить «дрянную девчонку» с позором, но она притащила статью, причём даже неплохую, и она решила, что не будет её печатать.
Не скандальная вышла статья, в общем.
Я оказался адекватным и вменяемым, и даже вполне человечным, что удивило и расстроило эту прекрасную во всех смыслах «редакторшу», поэтому она нашла другой предлог, чтобы отстранить Фаэ от работы.
Теперь мне звонила её секретарь с предложением отужинать вместе.
Интересно, откуда у таких женщин берётся смелость предлагать себя в столь странных формах? Неужели она действительно думает, что я настолько прост?
Я вежливо отказался, хотя, конечно, очень хотел ответить нечто совсем саркастичное или непристойное, что повергло бы в шок и секретаря, и редактора, а может, и всю редакцию целиком.