Вопрос лишь в том, действительно ли я научилась не доверять мужчине, с которой делишь еду и крышу над головой? Ключевым в этом была частица «не», потому что доверять у меня всегда выходила автоматически, а не доверять получалось с трудом.
Подумаешь, такой красивый и очень притягательный мужчина! Он не может обидеть меня или кого-то другого.
Так я думала и в прошлый раз, когда тот, кого я считала одним из самых близких людей на этой планете, совершенно спокойно перешагнул через меня в угоду статусу.
Практика показывает, что статус для многих людей если не всё, то очень многое.
Поэтому в этот раз, убегая от Радульфа, я совершенно отчётливо представляла, что я отлично жила и без него, и проживу еще столько же. Зачем мне самой себе создавать неприятности?
Натянув снова черные джинсы, заменив футболку рубашкой в клетку, и, запахнувшись в излюбленный черный плащ, я поплелась ловить такси. Бабуля жила за городом, окруженная родовыми землями, которые принадлежали еще прадедушке Фаэ по отцовской линии. Земли были покрыты лесами, в которых обитали дикие звери. Пешком бродить по лесу я не решилась бы, как и не решилась бы никогда остаться у Эмонитаса на ночь.
Что-то мешало мне довериться ему полностью.
Только что?
Такси везло меня по городу, который уже окутывали сумерки. После побега от Радульфа, я ещё какое-то время гуляла по городу, разглядывая себя в витринах магазинов. Ближе к ужину я вернулась в свою квартирку, и, стянув одежду, свалилась на кровать, мгновенно провалившись в сон. Мне хотелось верить, что бабушка не придумывает себе опасность, связанную со странным сном. Разве что, у меня могло пошатнуться психическое здоровье, но кто может похвастать такими снами в ближайшем сумасшедшем доме?
Я могла.
Такси еще ехало по длинной дорожке к дому, а я уже видела бабушку, стоявшую на входе в особняк. Изящная бледная рука судорожно сжимала на груди кружевную шаль. Я нервно сглотнула и мысленно обратилась к себе, прислушиваясь. «Вроде бы я здорова, и психически тоже ничего», - я выскользнула из такси, закинув в окно водителю плату, и мельком улыбнулась. Таксист кивнул, развернулся и уехал, а мне предстоял странный разговор с бабушкой. Моя фигурка в черном плаще шагнула к лестнице в особняк, продолжая обдумывать причины поведения Хельги.
- Скорее, Уна, - бабка Фаэ приобняла внучку и, буквально впихнув меня за двери, с грохотом их закрыла. Бабуля нерничала.
- Бабушка, - кивком приветствуя бабулю, я прошагала к светлому дивану и упала на его мягкую поверхность. – Я вся – внимание. В чем причина твоего странного поведения?
Хельга потерла лицо ладонями, скинула шаль, которая соскользнула на кресло, повиснув ажурной паутиной.
- Помнишь, ты в школе любила рисовать свои сны? Ну, у тебя еще рисункам места не хватало на стенах, и ты вешала их на потолок? – Хельга говорила медленно, словно подбирала слова. Взволнованный взгляд серых глаз, а затем бабуля смотрит в окно. – Помнишь, рисунки, Уна?
Я кивнула, вытягивая ноги. Я рисовала их в течение года, каждый день, как безумная – с утра до вечера, только их – бесцветных женщин в танцах. Они плясали на берегу озера, моря, на ночной лужайке. Но в голове звучал речетатив, отзываясь ритмом глубоко в солнечном сплетении. Хотелось встать и начать тот танец из сна, кружиться, закинув руки за голову и закрыв глаза. Я прикрыла веки, внимательно слушая бабушку.
- Ты рисовала мужчин, женщин, детей. Леса, болота и озера. А еще бесконечный океан, уходящий за горизонт, - Хельга мучительно медленно растягивала слова, отвернувшись к окну.
Я помнила все очень отчетливо. Каждого увиденного во сне человека, каждое озерцо или речку, деревья вокруг дома, в котором я жила во сне. Еще мужчину, который однажды забрал меня из дома и сделал воином. Я еще тогда нарисовала его, сразу же после сна, старательно выводя на бумаге углем каждую черточку лица, доспехов, пальцев рук. Потом я часто видела его во сне, он руководил отрядом, в котором я была одной из воинов.
Что-то шевельнулось в голове, легкая, как паутинка, мысль, и я было ухватила эту мысль, но та ускользнула.
- Ты еще как-то утром пришла ко мне в комнату и посрывала все рисунки до одного, а один, с воином у которого на груди висела подвеска в виде глаза, забрала себе. Помню-помню! – я ухмыльнулась, припоминая тот скандал, что закатила бабуле, и последовавший за ним переезд в городскую квартиру, которая когда-то принадлежала отцу.