Я превзошёл его, хоть в чём-то.
С той минуты, как я оказался здесь, в этом мире, я стремился доказать ему, что я умнее, богаче, могущественнее, но сравниться с ним всё же не мог.
Я не обладал теми качествами, которыми родители и боги наградили его. Мы были разные, как разными были наши судьбы.
Уна выглядела испуганной, и неудивительно. Я так сильно сжал её плечи руками, что ещё немного, и это было бы похоже на удушение. Какая нелепость – задушить женщину, которую выбрал инстинкт, оставив себя медленно угасать, уходя вслед за ней.
Уна больше не принадлежала себя. Сначала она принадлежала родителям, которые скоропостижно погибли, оставив её Хельге. Бабка в свою очередь растила её независимой, такой, которая всегда может выжить в любой ситуации.
Девушка вырвалась из моих рук, оттолкнув меня от себя, но с каким-то сожалением, задержав взгляд на моих руках.
А потом она сделала огромный шаг до двери, в одно мгновение распахнула её, захлопнула и единственное, что мне оставалось – слушать её удаляющиеся по лестнице шаги.
***
Совсем, как в том сне про игры. Надо же.
Я удалялась от дома бабушки Хельги, которая как раз и приучила меня бегать. Бегать быстро и медленно, на любые расстояния. Я неслась по длинной аллее, усыпанной гравием, понимая, что по прямой меня быстро догонят, и свернула с дороги.
Прорвавшись сквозь заросли чубушника, я ощутила аромат, который накрыл меня сладковатым облаком. Я вывалилась в лес, скатившись по наклонной насыпи, который начинался сразу за кустарником. Медленно поднявшись на ноги, я перевела дух. Бег по пересеченной местности то еще удовольствие, впрочем, как и любой другой.
Я снова убежала, и, наверное, всё же, не зря, потому что все эти рассуждения о половинках, замужестве и детях пугали меня.
Я была не готова. Я не хотела быть готовой.
Я всё ещё ощущала себя совсем юной и хотела оставаться такое ещё какое-то время.
По возможности, вечность.
Оглядевшись, я увидела в скрюченных березках что-то вроде прохода внутрь леса. Я вдохнула и побежала снова. Вроде бы проход казался таким близким, но бежать пришлось несколько минут, и, когда я остановилась в следующий раз, то увидела поляну - широкое ярко зеленое пространство, пересекаемое огромным черным стволом. Поваленное дерево было покрыто изумрудным мхом, а травы вплелись в часть коры.
Я медленно подошла к стволу, цепляясь краем плаща за травинки. Ноги гудели от долгого бега, сердце рвалось из груди загнанным зверем. Я понимала, что меня всё равно обнаружат, и я буду делать то, что от нее потребуют.
Хотя кто, кроме бабушки, имел какое-то право что-нибудь требовать от меня?
Странный циник и богач, который перепутал фильм о животной любви? Вряд ли этот человек имеет какое-то право заявлять такие вещи, типа тех, что он мне сказал.
Безусловно, он красив, и богат, и бог знает, что ещё, но внутри меня не было уверенности в том, что Эмонитас именно тот, кого так жаждало моё сердце.
Я сама, если честно, не очень была уверена в том, кого же это странное сердце жаждет. Меня притягивали мои сны, в которые я стремилась. Но кто был в ним настолько особенный, что образ Радульфа Эмонитаса казался мне менее привлекательным?
Я прошлась вдоль огромного, в два обхвата, ствола, размышляя над тем, что сказал мне Эмонитас и бабушка Хельга. Углядев темное пятно, свободное ото мха, я села, повернувшись лицом к поляне, и меня плавно накрыло волной из листьев.
Над поляной возвышался раскидистый ясень, разбросав во все стороны свои широкие ветви. Листья расслабленно покачивались, отчего ясень шелестел, постукивая крылатками. Откуда я могла знать, что эти штуки у ясеня называются крылатками, я, если честно, не знала. Но его величественный вид словно говорил: "Эти жалкие человеческие проблемы ничего не значат на этой поляне - просто отголоски чужих страданий. Нет ничего и никого, способного поколебать умиротворение, которое мне обеспечивает и этот лес, и эта поляна, и эта трава... "
Я подняла голову, рассматривая дерево, закрывшее часть чернеющего неба. Я рассматривала ясень с непередаваемым восхищением, вспоминая, что вроде бы древесина ясеня прочная и надежная. И сразу же мне представлялся Эмонитас - сильный, уверенный в себе мужчина, которого, как мне казалось, послала сама судьба.
Ведь именно Радульф снился мне ночами, обнимал руками, крепко прижимая к себе. Именно здесь, рядом с огромным деревом, мне начало думаться, что зря я так сопротивляюсь и упираюсь, и надо бы, наверное, расслабиться.
Пусть всё решится как-нибудь само.