Пусть уезжает. Так у меня будет время обдумать всё, что происходит.
То, что эти чувства к Радульфу навязанные – я теперь была уверена все возможные проценты. Спросить об этом у бабули я боялась, как боялась спрашивать у миллионера и циника. Боялась я больше не ответов, а того, что может последовать за признанием моего сомнения.
Может быть, я просто схожу с ума? Так ведь бывает. Люди сходят с ума и по менее веским причинам. А тут – такие яркие, материальные сны, в которых я целуюсь с человеком-оборотнем, который в реальности меня очень даже пугает.
В процессе обдумывания, я решила забраться на чердак и покопаться в старых вещах Хельги. Не знаю, с чего бы это желание вдруг возникло.
В конечном итоге я нашла коробку со слайдами, на которой было написано «Руфус и Рут». Эти имена мне были незнакомы, и это было странным. Чисто белых стен в доме Хельги не было, а вот простыни имелись с избытком, поэтому поиском достаточно белых простыней и занялась.
Разумеется, бабка категорически отказалась комментировать эту коробку с именами, и всячески запретила ее открывать. Только это еще больше меня насторожило, и подтолкнуло к изучению этой странной вещи.
Зуб даю, что в прошлый раз, а это примерно полгода назад, когда я искала на чердаке зонт, этой коробки не было.
Смятые простыни были повсюду – на полу, кровати, креслах, и даже рояле. Я отбрасывала в сторону всё новые и новые куски ткани, которые по моему мнению, не подходили под определение «белый цвет». Мне казалось, что они недостаточно белые.
Хотя, почему это вообще имеет для меня такое большое значение?
- Зачем тебе простыни, Уна? – бабуля недвижимо восседала в кресле, которое обошлось без «не очень белых» простыней, и оставалось непокрытым. Хельга мечтательно закрыла глаза, размышляя о чём-то, а может, даже предаваясь мечтам.
- Знаешь, глядя на твои поиски, я вспоминаю белые льняные простыни в родном доме отца и матери, где мы выросли с сестрой и братом. Наша мать, она очень любила все белое. Полотенца, скатерти, постель, покрывала – белый цвет был вечным спутником нашего огромного дома. Отец гордился чистотой и светом, которые не покидали комнат.
- Мне зачем? – Уна озадаченно смотрела на бабку, пытаясь уловить в какой момент серьезное и немного строгое лицо Хельги вдруг подобрело, а взгляд приобрел легкую задумчивость. – Я хочу сделать экран на вот этой стене, – я указала пальцем в свободную от картин, полок и шкафов стену.
Бабушка никогда не рассказывала мне о своих родителях.
- Что у вас было с Радульфом? – Хельга изучала меня, словно старалась не выдать всего предвкушения.
Очень интересный вопрос.
И поведение бабули тоже весьма и весьма интересное.
Я замерла, спина напряглась до предела, что мне показалось, что рубашка, в которую я была одета, лопнет от натяжения.
- У нас был общий сон, - спустя некоторое время молчания я выдала ошеломляющую саму меня правду. Смысл скрывать, если Хельга и так знает о моих осознанных сновидениях.
- Общий сон?! – бабуля привстала с кресла от удивления. – А ты знаешь, что общий сон означает, что это всё, что произошло – это полное единение душ. Это означает, что наследие вернулось. Что у нас есть шанс, хоть и маленький.
Боже правый, наверное, я действительно сошла с ума.
Иначе, как всё это разумно объяснить – я не знаю.
- Бабушка, и он там был волком, - я прошептала слово «волк», чувствуя себя маленькой девочкой в красной шапочке, идущей по вечернему, звенящему тишиной лесу. – И тот волк любил меня, бабуля. Он так меня любил во сне, - я внезапно заплакала, вспоминая чувство, с которым я проснулась и обнаружила у своей постели спящего Эмонитаса, пришедшего ко мне по какому-то неясному зову. – А еще, бабушка, - я вытерла слёзы и вздохнула. – А я ещё меня тянет к нему, но я ничего не чувствую к нему! Ничего!
- Нужно скорее уходить и возвращаться туда, - бабуля уже бормотала что-то, бессвязно сходя на шепот. Решительно отвернувшись от меня, Хельга направилась по направлению в свой кабинет, на ходу обдумывая дальнейшие планы.
Мы все сошли с ума.
Это не лечится.
- Нужен несчастный случай. Испуг. Неприятность. Иначе они не проснутся окончательно. Что же придумать? – я услышала, как бабушка бормочет, уверенно шагая по коридору, затем она стремительно вошла в кабинет и захлопнула дверь.
Я оперлась о спинку кресла и глубоко задумалась обо всём, что происходило.
Полумрак комнаты был разбавлен светом, исходящим от проектора, который я направила на стену. Белая простыня, которую я с таким упорством искала в вещах бабули, представляла собой экран. А на нем я просматривала фотографии – кадры из жизни Руфуса и Рут – неизвестной пары, каким-то образом попавшие на чердак дома Хельги Фаэ.