В какой-то момент проснулась. Было темно, лунный свет едва проникал в комнату. Я смотрела на голубоватую полоску, тянущуюся от окна к центру пола. Думать не хотелось. Вспоминать не хотелось.
Вот бы просто сдохнуть прямо тут. Тогда бы и надежда, что Рейн придет и выслушает меня, не стала бы сжимать внутренности в болезненных тисках.
Три раза в день железная дверь со скрипом открывалась. Я вздрагивала, ожидая увидеть его, но это был лишь дежуривший гвардеец. Он молча приносил еду на подносе и забирал её. Никто из гвардейцев ни разу не сделал замечания по поводу того, что тарелки были полны.
Я не чувствовала голода. Вообще ничего. Как будто все чувства из души из меня выкачали. Остался лишь отголосок боли. Я помнила взгляд Рейна и то, что в нем отражалось. Неверие, шок, сомнение… и в конечном итоге принятие и ненависть. Рейн меня ненавидел. Он думал, что я убила Лисандра, убила торговца чаем… Он меня ненавидел, и у меня не было возможности доказать свою невиновность.
За последние недели я позволила себе гораздо больше, чем должна была. Мой хозяин не появлялся, даже его шавки, играющие роль охранников в «Лисице», притихли и не замечали, когда Рейн поднимался по лестнице на второй этаж и оставался со мной в комнате на ночь. Я позволила себе маленькую слабость: на некоторое время поверила, что между мной и Рейном нет секретов. Конечно, только бы дурак не ждал хода от Доминика, но он все молчал, и я выдохнула…
И влюбилась. Да, дура, идиотка. Даже если опустить разницу в наших статусах, то мы в любом случае не могли бы быть вместе. Рано или поздно, в зависимости от решения Доминика, я предала бы Рейна. Наверное, так даже лучше. Пусть думает, что я убийца, чем предатель. И пусть я лучше буду казнена, чем продолжу быть марионеткой Доминика.
На четвертый день ключ в замке повернулся через час после того, как принесли обед. Неожиданно, я даже вздрогнула. Но больше никак не отреагировала на появление дежурившего гвардейца.
— Вставай, — буркнул он, взяв меня за локоть.
Мы вышли из камеры и пошли по длинному коридору. Я даже не поинтересовалась, куда. Видимо, мой смертный час пришел, зачем уточнять.
Гвардеец открыл передо мной неприметную дверь. Комната была пуста, за исключением стола в центре, с двух сторон которого стояли стулья. На одной из стен висело большое прямоугольное зеркало.
Меня усадили за один из стульев и оставили одну. Наверное, прошло около десяти минут. Я не особо следила за временем, уставившись в одну точку на противоположной серой стене.
Дверь за моей спиной открылась. Вошел немолодой мужчина с густой бородой. В руке он держал папку, которую положил на стол с негромким хлопком. При этом внимательно следил за мной, как будто ожидая реакции.
Мужчина сел напротив. Некоторое время он молча изучал меня, а потом мягко заметил:
— Вы неважно выглядите, госпожа Агертон.
Разумеется. Постоянная внутренняя истерика, трехдневное голодание, отсутствие расчески и мыла. Я выглядела ужасно. Краше в гроб кладут, не иначе.
На реплику я не ответила. Потом мужчина представился. Он оказался следователем, который ведет дело об убийствах. Врал: я знала, что Рейн лично занимался расследованием.
Следователь пытался меня разговорить. Мягкий, почти нежный голос убеждал, просил пойти навстречу, принять капитуляцию.
— Просто признайтесь, для чего вы убили лорда Лисандра, и я заменю вам казнь тюремным заключением.
Я слышал каждое его слово, понимала, что он пытается манипулировать. Однако никак не реагировала. Тело одеревенело, а маленький проблеск осознания, словно дикий зверек, притаился где-то внутри.
В итоге следователь за два часа ничего не добился. Он позвал гвардейца, который меня проводил до камеры и снова закрыл. В этот раз я легла на кровать лицом к стене, чтобы не видеть заглядывающую в окно луну.
На следующий день меня снова повели в допросную. Только там уже сидел кое-кто. И это был не вчерашний следователь.
Я вздрогнула, увидев Леона. Растерянно моргала, пока гвардеец силой усаживал меня на свободный стул.