Последние слова не вызвали смеха у Джейми, знавшего, что именно по этой причине он опустился до того, чтобы сопровождать какую-то избалованную наследницу через всю Англию к ее не менее богатому жениху. Однако ему не нравилось, когда об этом говорилось вслух.
Джоби не обратила внимания на недовольство брата.
– Раз у него нечего есть, значит, он должен быть очень… маленьким, – с наигранным изумлением воскликнула она, чем заставила Джейми хоть на минуту забыть о мучивших его проблемах.
Уж что-что, а маленьким его не назовешь.
– Неужели мне придется нести его в коробочке? – в ужасе вскинула руки девочка, не забыв при этом показать, что ей тяжело двигаться под весом драгоценностей. Она растопырила пальцы, будто воображаемые кольца мешали ей сдвинуть их. – В отделанной драгоценностями коробочке, естественно, – добавила она. – Это неплохая мысль: коробочка послужит мне еще одним украшением. Как! Коробка еще не готова? Ты уволен! И ты! И… Ах, он не маленький. Он большой, хотя ничего не ест. Не понимаю. Наверное, будет лучше, если вы пришлете его ко мне и я взгляну на этого… этого… Что это было за слово? Да, бедный. И я взгляну на этого медного, нет, бедного человека.
Джоби изобразила, как наследница Мейденхолла, придавленная весом драгоценностей, неподвижно стоит и ждет появления Джеймса Монтгомери.
Сложив губы, девочка издала звук, похожий на скрип ржавых дверных петель.
– Утверждают, – обратилась она к зрителям, – что золотые петли скрипят еще громче. Поэтому мы отказались от них.
В следующее мгновение на лице девочки отразилось изумление. Затем она поднесла руки к лицу, словно пытаясь отгородиться от ослепительного света.
– Ты слишком прекрасен, – громким шепотом произнесла она.
Джейми покраснел, а Рис и Томас, уже уставшие смотреть на то, как женщины тают перед необычной красотой Монтгомери, от души рассмеялись.
– Ни одна драгоценность, – продолжала Джоби, стараясь перекричать шум, – не сравнится с тобой по красоте. О, ты должен принадлежать мне. Должен, должен! Вот! – Она притворилась, будто лихорадочно снимает с себя украшения – стаскивает браслеты с запястий и кольца с пальцев, срывает ожерелья и серьги – и бросает их к ногам Джейми. – Ты должен жениться на мне, – закричала Джоби. – Я не могу жить без тебя. Ты то, что я искала всю свою жизнь. Рядом с тобой меркнут изумруды, их блеск не сравнится с блеском твоих глаз. Твоя кожа нежнее жемчуга. Бриллианты…
Она вынуждена была замолчать, потому что Джейми выхватил из-под себя вытертую подушку и швырнул в нее.
Джоби поймала ее и прижала к груди.
– Это от моего прекрасного возлюбленного. Он… О небеса, он сидел на ней. Эта подушка касалась самой нежной части его тела. О, если бы мои губы могли коснуться того места, которого…
На этот раз Джоби вынуждена была замолчать, потому что Джейми, перегнувшись через стол, одной рукой зажал ей рот, а другой обхватил за талию. Она впилась острыми зубками ему в палец, и, к ее удивлению, он выпустил ее.
– Быть в его объятиях, – громко продолжила девочка. – Я умираю от наслаждения, когда он обнимает меня.
– Ты умрешь, если не прекратишь, – предупредил Джейми. – Где ты научилась всему этому? Нет, не говори. Но если тебя не волную я, побереги нежные ушки своей сестры. Ты шокируешь ее.
Выглянув из-за широких плеч брата, Джоби увидела, что красавица сестра едва сдерживает смех. Их обеих вполне устраивало то, что все считали Беренгарию невинной, как ангел. Правда же заключалась в том, что Джоби ничего не скрывала от своей сестры и подробно рассказывала ей о своих эскападах.
– Уходите! – приказал Джейми всем, кто находился в зале. – Спектакль окончен. Вы достаточно посмеялись надо мной. Скажи мне, сестричка, как ты всех развлекала, когда меня здесь не было и ты не могла делать из меня посмешище?
Джоби, которая никогда не лезла за словом в карман, ответила:
– Наша жизнь была мрачной. Имея лишь отца и Эдварда… – Она замолчала и прижала руку ко рту.
На мгновение в старом неуютном зале воцарилась тишина: все вдруг сразу вспомнили, что только два дня назад они присутствовали на двойных похоронах. Официально домочадцы находились в трауре по главе и старшему сыну этой ветви Монтгомери. Но Эдвард никогда не разделял с семьей ее простые радости, а отец практически отсутствовал, запершись в своей комнате на верхнем этаже башни. Трудно скорбеть по тем, кого редко видел, а в случае с Эдвардом – по тем, по ком никогда не скучал.
– Да, – спокойно проговорил Джейми. – Полагаю, настало время вспомнить, зачем мы собрались. – Обойдя стол, он взял Беренгарию за руку и вывел из зала. – Почему никто мне не сказал? – спросил он, когда они оказались в комнате Беренгарии.
Приблизившись к окну с обвалившимся подоконником, Джейми без особых усилий отломил кусок камня от стены. Вода. Несколько лет назад были проданы все свинцовые желоба, и с тех пор вода хлестала прямо в камень стен.
Джейми повернулся и посмотрел на сестру, сидевшую в кресле, место которому было в крестьянской хижине, а не в том, что некогда являлось великолепным замком.
Беренгария собралась было придумать какое-то оправдание, но неожиданно для себя сказала правду:
– Гордость. Та самая великая гордость Монтгомери, будь она проклята. – Замолчав, она улыбнулась. – Та самая гордость, которая сейчас вызывает спазм в твоем желудке и от которой твой лоб покрывается испариной. Скажи, ты вертишь в руках отцовский кинжал?
Джейми не сразу сообразил, что она имеет в виду, но потом заметил, что держит в руках красивый кинжал с позолоченной рукояткой, который отец подарил ему много лет назад. Давным-давно украшавшие его драгоценные камни были проданы и заменены на цветные стекляшки, однако позолота сохранилась и ярко блестела, когда на нее падали лучи солнца.
Он грустно усмехнулся:
– Я и забыл, насколько хорошо ты знаешь меня. – Он расположился на подушке у ее ног и, положив голову ей на колени, закрыл глаза. Беренгария нежно перебирала его волосы. – Никогда не встречал женщину, способную сравниться с тобой по красоте.
– Разве не глупо с твоей стороны говорить, что мы близнецы?
Он поцеловал ее руку.
– Я стар, уродлив и весь в шрамах, а ты не тронута временем.
– Не тронута, именно так, – пошутила Беренгария, намекая на свою девственность.
Но Джейми не улыбнулся. Он поднял руку и помахал ею перед лицом девушки.
– Бесполезно, – проговорила та и ухватила его за руку. – Я ничего не увижу, даже если зажечь лучину у меня перед глазами. Я слепа, а какому мужчине нужна слепая жена? От меня нет никакой пользы, лучше бы я умерла при рождении.
Стремительность, с которой Джейми вскочил на ноги, изумила ее.
– О, Джейми, прости меня. Я не хотела… Я просто не подумала. Пожалуйста, садись рядом. Дай мне дотронуться до тебя. Пожалуйста.
Джейми вновь опустился на подушку. Его сердце учащенно стучало, и причиной этому было чувство вины. Они с Беренгарией были близнецами, но Джейми оказался очень крупным ребенком, и ему потребовалось много времени, чтобы появиться на свет. Когда же настал черед Беренгарии, она появилась обмотанная пуповиной, и вскоре обнаружилось, что девочка слепа. Повитуха утверждала, что во всем виноват Джейми со своей медлительностью, поэтому он жил с чувством вины перед красавицей сестрой.
Он всегда старался быть рядом с ней. Ни разу терпение не изменило ему, никогда ее общество не утомляло его. Он помогал ей во всем, учил лазать по деревьям и даже ездить верхом, вдвоем они прошли десятки миль по холмам.
Все считали Джейми чуть ли не святым, за исключением их брата Эдварда. Когда кто-то хвалил Джейми за то, что он отказывается от игры со своими сверстниками ради того, чтобы повести слепую сестру в лес за ягодами, Эдвард обычно говорил: «Он украл у нее зрение, верно? Так почему же ему не делать все возможное, чтобы вернуть его ей?»