Кто-то — так было условлено заранее — стал аплодировать, и вскоре рукоплескал уже весь зал. Доминик, изящно наклонив головку, ждала, пока аплодисменты стихнут.
— Мне кажется, прежде чем открыть торги, нам следует воздать должное человеку, благодаря которому «Деспардс» оказался в Нью-Йорке, тому человеку, который всего два дня назад трагически ушел от нас. Я говорю о великом Чарльзе Деспарде.
И снова по залу прокатилась волна аплодисментов.
— Он был мне не только отчимом, — продолжала Доминик, — но и наставником, учителем, лучшим другом. Мне очень будет не хватать его. Нам всем будет его не хватать.
Я посвящаю его памяти первый аукцион в новом и, несомненно, самом перспективном филиале «Деспарде».
Внезапно свет погас и секунд пятнадцать не зажигался.
Когда люстры наконец вспыхнули, по рядам прошел гул восхищения. На черном бархатном столе стояла вещь невыразимой красоты. Даже Блэз восторженно покачал головой.
— Леди и джентльмены, перед вами лот номер один. — В голосе Доминик звучало благоговейное восхищение, которое передалось залу. — Это совершенно необыкновенная вещь, — продолжала она, — даже я, опытный специалист, глядя на нее, не перестаю восхищаться.
Все присутствующие невольно подались вперед. Даже Блэз неожиданно для себя вытянул шею.
— Великолепное, чрезвычайно редкое блюдо с подглазурной росписью медью, белое с красным, по краям медь наложена очень густо и дает яркий, насыщенный цвет, в центре краска светлее, блюдо покрыто прозрачной молочно-белой глазурью, которая образует не правильной формы наплывы, оставляя кое-где небольшие участки неглазурованного бисквита, особенно по верхнему краю. Подобное совершенство глазуровки является уникальным, поскольку, как вам известно, при обжиге раннего китайского фарфора нужный цвет получался крайне редко. В данном случае он получился. Вещь в безупречном состоянии: ни сколов, ни царапин, ни крошечного пятнышка. К блюду прилагается футляр, в котором оно хранилось все эти годы. Время изготовления: вторая половина четырнадцатого века. Я бы сама отнесла его к династии Юань, то есть приблизительно к 1350 году. Мне известно только одно подобное блюдо, которое хранится в Эрмитаже, в Ленинграде. Я начинаю торги со ста тысяч долларов…
Со своего места Блэз не мог видеть публики, но с интересом наблюдал за Доминик. Она вела торги, ничем не выдавая своего волнения, хотя цена быстро росла. Когда она перевалила за полмиллиона долларов, в рядах послышался шепот, восклицания и даже аплодисменты. Голос Доминик звучал спокойно, только ее глаза зорко следили за каждым предложением, которые в основном поступали из первого ряда и мест возле прохода, где сидели крупные покупщики. Блэз вспомнил о двух смертельных врагах, Колчеве и Добренине, которые боролись за титул обладателя лучшей в мире коллекции.
— Шестьсот тысяч долларов здесь… против вас, мистер Добренин… Шестьсот пятьдесят тысяч долларов… — Доминик сделала паузу и, поняв, что Колчев дальше не пойдет, ударила молотком, словно вынося приговор. — Итак, лот номер один приобретает мистер Добренин за шестьсот пятьдесят тысяч долларов.
Зал взорвался аплодисментами.
Блэз с удивлением заметил, что сердце у него громко колотится. «Ну и ну! — подумал он. — Почти три четверти миллиона за фарфоровую скорлупку!»
Доминик дождалась, пока шум в зале стихнет, и свет снова погас. Когда он зажегся, на возвышении стояли шесть белых с синим пиал. Они были такой поющей, совершенной формы, что их хотелось взять в руки и погладить.
— Шесть белых с синей росписью пиал династии Мин, — объявила Доминик. — На всех пиалах имеется но четыре иероглифа с именем императора Сюань Ди и датой изготовления, высота каждой пиалы десять с половиной сантиметров, у каждой имеется свой футляр. Все знают, что покойный Уилард Декстер очень ревностно относился к качеству предметов. Все вещи из его коллекции в превосходном состоянии. Начальная цена шестьсот тысяч долларов… семьсот тысяч, благодарю, мистер Добренин…
«Господи, она была права — как всегда! — думал Блэз, глядя на возбужденный зал. — Они готовы глотки друг другу перегрызть и вместо крови истечь миллионами…»
— ..Один миллион долларов… один миллион долларов в первом ряду… миллион с четвертью. Миллион с четвертью — цена покупателя из-за границы… — Одна из девушек за телефоном поднялась и передала записку Доминик. — Полтора миллиона… и три четверти… Два миллиона долларов…
Зал затаил дыхание. «Бог мой, два миллиона долларов! — подумал Блэз. — Невероятно! Она сказала, что, по скромным подсчетам, должна получить пять миллионов долларов, но скорее всего — десять». В который раз Доминик оказалась права! Она вытянет из них все денежки. Она их просто стравливает, играя на их вражде.
— Итак, за два миллиона пятьсот тысяч долларов, — молоток опустился опять, — мистеру Колчеву!
Публику охватило крайнее возбуждение. На этом аукционе деньги не играли главной роли: исход торгов решали два соперника, готовые на все, лишь бы досадить друг другу. Почувствовав, что напряжение слишком велико, Доминик объявила перерыв. Зажегся яркий свет, в проходе появились официанты с шампанским.
— С ума сойти! Больше трех миллионов долларов!
А мы только переходим к лоту номер три!
— Мои нервы не выдержат…
— Здесь все по высшему классу, включая шампанское.
— При том, сколько она получит комиссионных, она вполне может это себе позволить!
Доминик всегда добивается своего, размышлял Блэз.
Она упорно шла к успеху, долго уговаривала Чарльза Деспарда открыть в Нью-Йорке новый дорогой филиал.
Чарльз же любил Лондон, где у него были постоянные солидные клиенты, которые годами обращались к нему, как иные — к семейному адвокату. Он с недоверием относился к роскошным; голливудского типа аукционным домам, которые прельщали Доминик. Он не был аукционистом, который захотел стать джентльменом, он был джентльменом, который стал превосходным аукционистом. Когда речь заходила о восточном фарфоре, сразу же всплывало его имя. Он обладал верным глазом, обширными знаниями, безупречным вкусом и бесконечной любовью к своему делу. Этим он отличался от своей падчерицы. Чарльз занимался антиквариатом, потому что любил свою работу, а Доминик — потому что любила деньги.