— Все, ведите родственничков, — с иронией произнес я.
— Нам здесь быть? — напряженно спросил дед.
— Не стоит, но будьте рядом, — медленно проговорил я, и ближники покинули комнату.
Спустя минут десять в нее зашли Волынские и уселись за столом.
Они не спешили начать разговор, а все больше переглядывались, и спустя пару минут мне это надоело.
Я смерил их взглядом и, тяжко вздохнув, произнес:
— Вы говорить хотели, так говорите!
Глава 6
Глава 6
— Кхм, — прокашлялся старший Иван. — Хотели, Андрей Володимирович, дозволишь тебя по имени звать, как родича? — начал наступление он.
«Вот же гад, по больному бьет, по чувствам. Продуманный. Ведь кто я в их глазах? Пятнадцатилетний отрок, что князем стал. Мать умерла, отец погиб. Должен же я хотеть иметь семью и близких родственников», — тут же подумал я.
— Ты говори, а там посмотрим, кого и как звать, — выдохнул я.
— Гхм, — тут же замялся Иван Иванович, видимо, разговор по другому руслу пошел. Не, а как он планировал и надеялся? Что не видно было на пиру, что в их объятья я не собираюсь падать!
Я же смерил его недобрым взглядом и посмотрел на другого, Волынского Ивана Григорьевича, который внимательно слушал и смотрел.
— Андрей Володомирович, ты скажи, чем обидели тебя? В чем вина наша? Что с нами ты так не приветлив? — решил сыграть в дурака Иван Иванович.
— Какие обиды, дорогие родичи, ежели я вижу вас в первый раз в жизни, да и отец мой, Владимир Васильевич, о вас не сказывал! Какие могут быть обиды? — усмехнулся я.
— Да как же, — попытался возмутить старший среди прибывший Волынских.
— Хватит, Иван, не скоморохи какие-то. Прав Андрей Володимирович! Отец тебе говорил, как надо, а ты не послушал, — вмешался Иван Матвеевич, и старший ожег его недовольным взглядом.
«Неужто цирк кончился?» — промелькнула у меня мысль.
— Прав ты в том, что не видел нас ни разу до сей поры. Какие уж тут родичи! Вот только Григоричи, деда так моего звали, перед тобой, Андрей Володимирович, не виноваты. Нет нашей вины! Сам рассуди! — продолжал младший из прибывших. — Мой дед, Григорий Савельич, двоюродный брат твоего прадеда Петра Ивановича. Младше он его был почти на двадцать годков. Общались по-родственному, но нечасто. Петр в Москве служил, а отца моего в Псков уже тогда определили. Про бабку твою знали и слышали, что замуж вышла и уехала, даже на свадьбе не побывали! После она пропала, а там и война с Литвой да ляхами и другими. Деда твоего под Полоцком в остроге воеводой поставили, а там он и сгинул. Время шло, отец мой пытался о матери твой прознать, да не вышло у него. У брата прадеда твоего, Ивана Ивановича, спрашивал, но тот лишь сказал, что не нашего умишка дело. Другой же брат, Петр Иванович меньшой, погиб к этому времени. Отец сам пытался искать родичей! Грамоты даже писал, но ничего не вышло. Оттого мы о тебе и судьбе твоей даже и не ведали, — закончил Иван Григорьевич и, поднявшись с лавки, перекрестился. — Вот тебе крест в том, Андрей Володимирович, — а после отвесил поясной поклон и произнес: — Коли думаешь, что есть вина на Григоричах, ты прости уж нас. — И мы рады, что ты жив, родич.
— Вот оно как! — медленно произнес я. Прикидывая, может ли быть так, как рассказали, и по всему выходило, что очень даже может.
Взяв в руки кувшин с медом, я налил в кубок и сунул его в руки Ивана Григорьевича. Который, приняв кубок, тут же осушил его.
— Благодарствую, Андрей Володимирович, — вытер он усы и тут же уселся на лавку, наши взгляды скрестились на старшем Волынском.
Который сидел, поникнув, с посеревшим лицом. Тишина разлилась в комнате, да еще и вязкая такая, противная.
Иван Иванович прикрыл глаза, а после тяжко вздохнул и выдохнул, открыв глаза, начал говорить:
— Отец знал, Петр наверняка ему рассказал. После того как Василий Владимирович Старицкий умер на пиру, отец ездил в Старицу, вернулся он оттуда уже другим. Он боялся и сильно боялся. Запретил говорить и спрашивать о Софьюшке. Мишка же, брат мой начал донимать отца, так тот его всего исхлестал, так что тот три дня подняться не мог. Боялся он, видимо, что царь прознает о случившемся. Как я думаю, смерть Василия была неспроста, он здоров был! Вот отец и боялся, зубами в первый год каждую ночь скрипел. Мы и забыли, не вспоминали, хотя один раз отец приезжал к вам, к бабке твоей Софье. О чем говорили, того я не ведаю. Он не сказывал, а я и не спрашивал. Коли всплыло бы это, нам не жить. Всех бы вырезали. Как за то, что случилось, как и за то, что умолчали и скрыли. Ты жив, отец твой жил. Стоит ли нас винить, что мы молчали⁈ Что ты хочешь еще услышать, Андрей Володимирович? — ожег Иван меня взглядом, в котором смешались страх, злость и мольба.