Компания оказалась удивительно скучной, но уходить никто не торопился: ожидали обещанного нечто.
Во втором часу ночи хозяин квартиры - некто С., выдержав паузу, равнодушно сказал:
- Я могу взглядом подвешивать предметы.
Сонная компания оживилась: "Как это?"
С. взял из вазы цветок, зажал его между ладонями и, судорожно вздохнув, задержал дыхание. Его лицо исказила гримаса, мышцы напряглись, и на лбу выступили капельки пота. В комнате повисла напряженная тишина. С невероятным усилием он оторвал ладони от цветка, и тот же неподвижно застыл в воздухе. Тотчас же лепестки едва заметно дрогнули и бутон раскрылся.
Под утро между его ладонями уже зависало все, что попадалось под руку. Ермолаев был потрясен.
- Простите, а вы кто? - спросил он.
- Инженер, проектирую, извините, унитазы.
... С той ночи увиденное Ермолаевым на Васильевском острове не давало ему покоя. Он возил конструктора унитазов по крупным ученым, которые, посмотрев на чудо, или разводили руками, или говорили: "Ваше место на сцене".
С помощью Жана Татляна была собрана авторитетная комиссия, решавшая быть или не быть феномену на эстраде. Увидев впервые в жизни подвешенные в воздухе платок, книгу и плюшевого мишку, председатель комиссии потер затылок и выдавил: - Это не эффектно. С третьего ряда уже ничего не видно.
- А вы шкаф п-подвесить м-можете?
- Шкаф? - С. задумался. - Нет, шкаф не могу. Подвесить можно только то, что под силу поднять руками.
- Н-ну, тогда не п-пойдет...
Через два дня расстроенный инженер сказал Ермолаеву:
- Значит, не судьба... А хотите, я вас научу? У вас это получится даже лучше.
"Ермолаев настойчиво работал под руководством С. на протяжении двух недель, но умение подвешивать предметы не приходило. Часами держал он предметы в пальцах рук, время от времени перебирая пальцами. С. сказал ему, что он должен ждать эффекта "прилипания пальцев к предмету", но этого удивительного эффекта не было. Наконец однажды, в значительной степени утомившись и придя в какое-то своеобразное полудремотное состояние, Ермолаев почувствовал, что пальцы его "прилипли" к предмету настолько, что их было трудно от него оторвать. С большим усилием Ермолаев раскрыл руки, и предмет, правда, ненадолго, повис в воздухе под руками.
В тех случаях, когда ему было необходимо, чтобы эксперимент получился наверняка, он всегда приводил с собой какого-нибудь друга, который должен был сидеть около него во время эксперимента. Друг этот нужен был Ермолаеву отнюдь не только для моральной поддержки. Скорее, можно предположить, что он выполнял в экспериментах функцию своеобразного энергетического донора. От него Ермолаев брал недостающую ему энергию.
Многое в механизмах этих явлений представляется еще очень сложным для объяснения. Одно из возможных объяснений может быть связано с воздействием на объекты различных по знаку излучений, идущих через кожу".
(Из книги А.П.Дуброва и В.Н.Пушкина "Парапсихология и современное естествознание").
...Коренастый мужик в засаленном ватнике и пакетом сосисок в руках выбежал на дорогу, неловко перепрыгнул лужу, подскользнулся и с трудом удержался на ногах.
Тормозить на асфальте, который под моросящим дождем покрылся "салом", не было смысла. Ермолаев выругался и вывернул руль влево. Навстречу ему шел "МАЗ".
Это было в Москве 30 октября 1968 года. Вместе с ассистентом Володей Зеличенко он ехал на своем "Москвиче" на киностудию имени Горького к Сергею Аполлинарьевичу Герасимову. Дипломной работе - фильму "Поворот" - предстояло сдать очередной экзамен.
...Удар был настолько сильным, что Зеличенко выбил собой дверь и пролетел 18 метров. Насмерть перепуганный мужик в ватнике бросился бежать.
В больницу Ермолаев ездил по два раза в день, когда вдруг 3 ноября Зеличенко сказал:
- Поздравь. Меня сегодня выписывают.
- Ты с этим не шути - встрепенулся Ермолаев. - Лучше полежать еще денек - другой. Это я тебе говорю как врач.
Шестого ноября Зеличенко уехал в Ленинград, а Ермолаева все не покидало смутное чувство надвигающейся беды.
После ноябрьских праздников в его коммуналке раздался телефонный звонок:
- Товарищ Ермолаев? Вас беспокоит следователь с Петровки, 38, Егоров Валентин Иванович. Вы не могли бы подъехать ко мне завтра к 18.00?
Вечером следующего дня в кабинете на Петровке Егоров встретил его приветливой улыбкой:
- Рассказывайте, как это вы попали в аварию.
Ермолаев рассказал, Егоров долго и тщательно записывал, а потом захлопнул папку и сказал:
- Ну что ж, на сегодня все.
- А права? - удивился Ермолаев. - Мне вернут права?
- Да что вы, Борис Владимирович, какие могут быть права? Ваши действия на дороге подпадают под статью Уголовного кодекса. От трех до семи...
Ермолаев побледнел.
- А что вы так переживаете? Другие по пятнадцать получают!
С этого дня Ермолаев стал моральным инвалидом. Егоров таскал его к себе каждый божий день, тряс перед ним какими-то бумагами и приговаривал: "Свидетели показывают, что мужика-то с сосисками не было!"
В день их последней встречи Егоров, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрел в глаза Ермолаеву и сочувственно произнес:
- Понимаете, Борис Владимирович, если бы ваш Зелинченко провел в больнице менее трех суток, то это означало бы, что у него легкая травма. Но он там пробыл шесть дней! Я знаю, что об этом позаботились вы сами. И по времени пребывания в больнице обеспечили ему уже "тяжелую травму". Извините, но вы сами себе подписали приговор. Завтра ваше дело передается в суд.
Это был конец. В ту страшную минуту Ермолаева вдруг осенила мысль - удивить. Обстановка - мягкий, рассеянный свет и мертвая тишина располагала как нельзя лучше. И тогда он поднес ладони к стоящему на столе следователя стакану с карандашами...
"Господи, - прошептал он, - если ты есть, помоги мне!"
Это был первый раз в его жизни, когда он подвесил предмет, не зажав его прежде между ладонями, а вынул из стакана. Карандаши послушно поползли за его руками, замерли между ладонями, а потом начали плавно вращаться.
Егоров, не поднимая головы, сосредоточенно смотрел в потолок и не спеша писал.
"Господи, - повторил Ермолаев, - если ты есть, пусть он увидит!"
Следователь оторвал глаза от бумаги, поднял голову и с неподражаемым равнодушием сказал: