А еще ему не дает покоя невесть куда исчезнувший лич. Едва ли мертвый колдун отправился на прогулку под звездами. Что замышляет древнее зло, из-за Рафаэля вырвавшееся на свободу?
– Уверена. Даже если эти юнцы первыми доберутся до подземного дворца – никакой беды в этом не будет. В сокровищнице кематхийского сатрапа должно быть сокрыто куда больше золота, чем мы нашли в катакомбах. Не так-то просто вывезти его или найти применение. Если кто-то из их компании начнет сорить золотом – это не пройдет незамеченным. И тогда на сцену выйдут гончие из числа контрабандистов.
Рафаэль задумчиво потер подбородок. Наверное, любовница права. И все равно в глубине души возится что-то раздраженное. Ему до безумия хочется оказаться первым, кто ступит под древние своды. Это должен быть он, а не Хуан или треклятые колдуны-недоучки!
– Мне тоже обидно, что не удалось узнать точное место. Но быть может, оно и к лучшему. Там запросто могут быть какие-нибудь ловушки… или еще один саркофаг с древним колдуном. Пусть мальчишки рискуют головами.
– Если они наткнутся на какую-нибудь потустороннюю гадость и сложат головы – нам от этого легче не станет.
– Как бы то ни было, пока что мы не властны что-то изменить. Впрочем… – В голосе Лауры прозвучала задумчивость. – Возможно, следует еще раз посетить святилище Агонии?
– Зачем?
Не слишком его тянет в зловещее подземелье. Особенно после того, как Ашмираль напомнила о долге.
Вот только вряд ли шарахаться от Черной Принцессы – хорошая затея. Князья Зла – не из тех, кто забывает о чужих обязательствах или прощает их. И не те, от кого можно сбежать, как от облапошенного кредитора.
– Если я верно поняла Исс’Ши, святилище намного древнее Замка Фей. Его построили еще в те времена, когда на этих местах стояли колонии Кематхи. И если так – служители Агонии и древние колдуны, что устроили странные загадки с сокрытой сокровищницей вполне могли быть одними и теми же людьми. Вдруг удастся найти какую-нибудь подсказку?
В груди вспыхнул робкий огонек надежды.
– Идем. – Лаура поднялась с кровати и потянулась к сброшенному на пол платью. – До рассвета осталось не так мало времени. Мы вполне успеем осмотреться.
Этой ночью Карлос спал особенно плохо. В последние дни его мучает невесть откуда накатившая бессонница. Стоит опустить голову на подушку – и вместо привычного беспробудного забытья перед глазами плывут багровые пятна, сквозь которые проступает нечто такое, о чем он давным-давно запретил себе думать.
А еще из головы не идут слова проклятого мальчишки.
Никогда в жизни Карлос Альварес не раскаивался в том, что именно его клинок оборвал жизнь проклятого монстра, каким был его отец. Салазар был воплощением всех мыслимых пороков, а прочих членов семьи воспринимал как бессловесные инструменты, пригодные лишь слепо исполнять роль, отведенную темными планами чернокнижника.
Чудовище следовало уничтожить – во благо их дома. Или, все-таки, чувство вины гложет его, незаметно от себя самого? В конце концов, Карлос отрекся от титула, который должен был унаследовать. Ни разу за свою жизнь не пожалев о выборе: Мигель оказался достойным главой Альварес.
Знать бы еще, что он имел в виду, когда упомянул единожды, что их семья несет клеймо стократ более страшное и темное, чем чары и интриги злобного колдуна. Но глава дома предпочел сохранить эту тайну даже от ближайших соратников. А Карлос посчитал неверным настаивать и требовать ответов.
Но почему вдруг Рафаэль упомянул отцеубийство? Может ли мальчишка что-то знать? Или просто брякнул в запале глупость, которая теперь не дает покоя?
Карлос поморщился. Беспечный дурак Мартин. Его племянник, которого розгами и кулаками приходилось отваживать от неуместного любопытства и тяги к темным силам. Собственная жена, оказавшаяся бестолковой похотливой курицей, жаждущей лишь светских развлечений. Наверное, иной страстно желал бы такого окружения, спеша разделить низменные пороки, в которых утопают члены их семьи.
Но сам Карлос всегда мечтал о жизни аскета, способного очистить перед богами собственную душу… И, по мере возможности, снять хотя бы несколько темных пятен с их рода.
Но чем дальше он пытается продвинуться на пути служения Аманару, тем больший хаос воцаряется в душе, как будто нечто, сокрытое в самой глубине его крови, корчится от боли от одной лишь мысли о прикосновении к благой силе бога милосердия.
Карлос сам не заметил, как провалился в зыбкий тревожный сон. Перед глазами медленно плывут знакомые переходы замковых подземелий. Зыбкое видение уводит все глубже, сквозь непроглядный мрак проступают ровные каменные плиты.