Она ждет, когда я отвечу.
Я ничего не говорю.
Поэтому она отваживается на вопрос, на который, как она думает, я обязательно отвечу.
— Вас зовут Константин Рогов, верно?
Я молча наблюдаю за ней.
Как я и подозревал, чем дольше длится молчание, тем розовее становятся ее щеки. Она ерзает на стуле.
Спустя почти целую минуту она говорит:
— Вы не собираетесь говорить со мной? Охранники сказали, что вы согласились на встречу.
Наконец-то я отвечаю:
— Чего вы надеетесь достичь, мисс Найтингейл?
Несмотря на то, что она пыталась спровоцировать меня на ответ, грубость моего голоса в этом маленьком пространстве заставляет ее вздрогнуть. Она сердится на себя за то, что напугалась, ее щеки краснеют сильнее.
— Я здесь, чтобы помочь в процессе реабилитации, — говорит она. — Регулярно встречаясь, я надеюсь помочь провести здесь время более эффективно и подготовить вас к успешному возвращению к нормальной жизни.
«К нормальной жизни». Как будто у меня или у братьев была такая роскошь.
А она борец.
Одна из тех женщин, которые думают, что могут изменить мир. Чем более драматична перемена, тем больше удовлетворения это принесет ей. Она могла бы делать прививки сиротам в Гватемале или выуживать пластик из океана. Вместо этого она здесь, пытается перевоспитать отбросов общества.
Я смотрю на ее сверкающие туфли, кожаный портфель, сшитый на заказ костюм. Все нарочито простое и без украшений, но, тем не менее, заметно дорогое.
— Что такая маленькая богатая девочка, как ты, делает в таком месте? — говорю я. — Наверняка были варианты получше, как только ты закончила… Колумбийский, полагаю?
Ее губы бледнеют, когда она плотно сжимает их.
Это слишком просто.
— Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне, — говорит она.
— Но ты думаешь, что я должен открыть тебе свою душу. Незнакомке. Которая не хочет отвечать на простой вопрос о себе.
Я вижу, как ее грудь поднимается и опускается под скромной рубашкой. Вижу, как трепещет ее пульс в милой впадинке на шее.
— Все, что вы мне скажете, конфиденциально, — говорит она. — Не будет использовано против вас в судебном разбирательстве.
— Это словно закрывать дверь сарая после того, как лошадь убежала, — говорю я. — Я отбываю пожизненный срок.
— Да, — говорит Клэр, слегка сжимая кончиками пальцев папку из плотной бумаги, в которой, несомненно, содержатся записи обо всех моих проступках. То есть все те, о которых они узнали. — За убийство вашей невесты, Роксаны Магуайр.
— Я не хочу говорить об этом, — огрызаюсь я грубее, чем намеревался.
— Нам не обязательно говорить об этом сегодня, — говорит Клэр, делая небольшое ударение на слове «сегодня», подразумевая, что к этой теме она обязательно вернется в будущем.
Ей не понравится ответ, который она получит, если попытается.
Неудержимо ее взгляд притягивается к моим массивным рукам, сложенным на столе. Толстые, мозолистые пальцы. Татуировки на костяшках и тыльной стороне ладоней. Ее глаза блуждают по моим сильно испещренным венами предплечьям, а затем по бицепсам, которые растягивают тюремную форму размера XXXL.
Слова в этой папке, должно быть, эхом отдаются у нее в голове.
Подверглась сексуальному насилию…
Череп, проломленный винной бутылкой…
Причина смерти: удушение…
— Разве это не мешает на работе быть красивой? — спрашиваю я ее.
Она шумно выдыхает, наполовину не веря, наполовину взволнованная.
— Я не… пожалуйста, не пытайтесь манипулировать мной с помощью лести.
— Я не льщу. Ты потрясающая женщина, пытаешься работать с убийцами и насильниками. Хочешь сказать, это не отвлекает?
Она хмурится.
— Нет никаких проблем.
— Это невозможно.
Теперь она выглядит почти сердитой.
— Во мне нет ничего особенного, — прямо говорит она.
Я не знаю, почему она так упорно считает себя некрасивой — возможно, у нее нет очевидной броскости, присущей женщинам определенного типа, но красота Клэр тем более сильна своей утонченностью. Нежность и сияние кожи, как будто малейшее прикосновение может оставить на ней синяки… большие темные глаза, такие влажные, что кажутся почти полными слез…
Из-за этой хрупкости я хочу делать с ней ужасные вещи.
И также сильно хочу защитить ее. Она как маленькая птичка, которая могла бы поместиться в моей ладони… Соловей, поющий только для меня…
— Не скромничай. Ты видела, как мужчины смотрят на тебя. Скажи правду, Клэр.