«Я хочу вернуть свою дочь. Мы будем использовать все доступные ресурсы, чтобы обеспечить возвращение дочери домой в целости и сохранности, а преступник, ответственный за ее похищение, понесет наказание по всей строгости закона».
Я чувствую, что меня вот-вот стошнит, и не знаю, из-за действия успокоительных или нет.
Никаких упоминаний о любви, ничего, кроме преданности правосудию и соблюдению закона. Другими словами, ничего нового.
Мой мозг кажется затуманенным, даже мысли невнятные.
Я сажусь, провожу рукой по лбу и с усилием поднимаюсь с кровати. Оглядываю свою квартиру. Все кажется нетронутым. Обувь аккуратно разложена в шкафу, одежда висит по цвету и сезону. Ноутбук лежит на столе, ни пылинки.
Он сам привел меня сюда? Он нес меня на руках?
Ему трудно было оставить меня?
Все чисто и организованно, как я и оставляла. На каминной полке ничего нет, если не считать нескольких маленьких украшений ручной работы, которые я собирала, когда мы с семьей отдыхали на Мартас-Винъярд.
Стоп.
Мой взгляд снова возвращается к полке. Я игнорирую спазм боли от резкого движения.
Там всегда было шесть украшений. Теперь их пять. Сквозь облако мозгового тумана я собираю воедино то, что было там до того, как я ушла, и пытаюсь вспомнить, чего не хватает, когда меня осеняет. Птица. Маленький стеклянный соловей. Он исчез.
Он забрал?
Я закрываю глаза от нахлынувших эмоций. Константин был здесь, я знаю, что он был, прямо здесь, в моей квартире. Он взял маленькую птичку на память.
Я должна оправдать его.
Я должна знать, виноват ли отец в том, о чем говорил Константин.
У меня такое ощущение, что рот набит ватой. Я, спотыкаясь, иду на кухню, чтобы взять бутылку воды из холодильника. Прислоняюсь к тумбе, чтобы не упасть, но слишком слаба, чтобы открыть крышку. Ругаясь под нос, ненавидя себя за слабость и беспомощность, я сосредотачиваюсь.
Делаю глубокий вдох. Откручиваю крышку и выпиваю полбутылки.
Пытаюсь собрать воедино следующий шаг.
Нужно добраться до дома моих родителей. Это может быть самым простым шагом из всех.
Держа бутылку воды так, словно это мой спасательный круг, я неуклюже возвращаюсь в постель. Теряя сознание, я падаю и позволяю своим отяжелевшим конечностям погрузиться в матрас.
Ладно, хорошо.
Первый шаг — позвонить им.
Поехать в дом мамы и папы.
Скрываться от полиции.
Изобразить замешательство.
Залезть в папин ноутбук.
Поискать информацию.
Я делаю еще один глоток воды и неуклюже чуть-чуть проливаю на себя. Вытираю с щек, с удивлением обнаруживая, что они влажнее, чем я ожидала. Я плачу? Я плачу. Окей, это только усилит мои мольбы о помощи, когда я позвоню.
Я нажимаю на телефон.
— Набери маму.
Звонит телефон. Моя мама отвечает после второго гудка.
— Клэр?
— Это я, — говорю я, мой голос хриплый и неровный.
Ее тон резок.
— Где ты?
— Дома.
— Ты здесь?
Не будь такой дурой, — хочу сказать ей.
— В своей квартире.
— Ты одна?
— Да.
— Сейчас кто-нибудь быстро приедет за тобой, — пауза. — Ты ранена? — она говорит это, словно только что вспомнила, и лишь это меня ранит.
Я помню, как Константин заботился обо мне. И этот вопрос он бы спросил в первую очередь.
Нельзя так думать.
Кладу руку ладонью вниз на живот и игнорирую боль в сердце.
— Нет, — вру я.
Ей все равно, если мне будет больно. Может быть, она даже предпочла бы, чтобы я не возвращалась, тогда у нее будет бесконечное внимание, трагедия, которую можно носить как плащ. В моем горле образуется комок, и я с трудом сглатываю.
Я должна оставаться сосредоточенной.
Даже если никогда больше его не увижу.
Даже если все чувства были не более чем притворством.
Даже если все, на что я надеялась, было только в моем воображении.
Он не убивал Рокси, и теперь я это знаю.
Я помогу ему найти того, кто это сделал.
Время течет медленно, пока я, спотыкаясь, расхаживаю по квартире, пытаясь привести себя в порядок. Нет времени на душ, поэтому я провожу пальцами по волосам и почти слышу его голос. Ты прекрасно выглядишь.
Такой человек, как он, не лжет. Он может быть преступником, и он, возможно, совершал ужасные поступки, но ложь никогда не входила в их число, если только… Нет, я не буду думать об этом сейчас. Он никогда не давал мне обещаний, и я не могу подвергать это сомнению.