Все же память у меня до конца не восстановилась, потому что я ходил по улицам, раскрыв рот. Старая Братислава, которая мне запомнилась, теперь называлась Белым городом, и простонародью туда хода не было. Там жили нобили, дьяки из старых семей и «черные» из ордена святой Ванды. Люди попроще селились в пределах Нового города, который вырос раз в десять больше Белого, а совсем уж голытьба ютилась в посаде, который облепил городские стены лачугами разной степени убогости.
Тут, в Новом городе, мощеных улиц почти нет, кроме тех, где жили главы мелких ремесленных гильдий и богатые купцы. Те в складчину нанимали каменотесов и застилали дорогу ровными плитами, чтобы было всё как у настоящих людей, за второй стеной. А где же первая стена? А вот она! Цитадель на Княжьей горе возвышалась над столицей угрюмым серым булыжником. Там и не поменялось ничего, разве что башни украсили кокетливые шатровые крыши с трехголовыми орлами, живо напомнившими мне рыбацкий крючок-тройник, с которым ходят на щуку.
Дома здесь тесно лепились друг к другу, и одноэтажных не было совсем. Столичная земля неимоверно дорога, и ее нельзя купить. Она принадлежит императорской семье, и все домовладельцы платят аренду дьякам из Приказа Большого Дворца. Потому-то дома росли вверх, достигая порой трех этажей с обитаемой мансардой. Кто там мог жить в местном климате, для меня было полнейшей загадкой, но факт оставался фактом. В окошках под крышами висели грязноватые занавески и мелькали чумазые лица. Впрочем, порой эти лица выглядывали наружу, намереваясь выплеснуть на улицу ведро с дерьмом. Вот ведь дурни! Приезжие из Поморья, наверное. За такое тут сразу вяжут и к эпарху тащат на суд. На первый раз штрафом отделаешься и арестом на пятнадцать суток, а вот на второй вышибут из столицы навсегда. Живи в посаде, свинья такая некультурная!
Первые этажи занимали лавки и мастерские, причем все они собирались в районы, называемые концами. Сейчас я шел через Хлебный конец, где жили те, кто имел отношение к съестному. Запах тут стоял одуряющий, и я мужественно сглотнул слюну, проходя мимо развала со свежими булочками. Мы идем в центр, на ярмарку. Там можно поглазеть на канатоходцев, акробатов и глотателей огня. Школу лицедеев халифы давным-давно выгнали из Газы, и она перебралась в Александрию, под крыло просвещенных императриц. Здесь, в Братиславе, очень сильные труппы собирались. Нам с Янушем ужасно пантомимы похабные нравились, мы сюда из-за них-то и шли. Впрочем, я все это делал по инерции, привыкая к своей новой жизни. Старт, конечно, получше, чем в прошлый раз, но тоже на троечку с минусом. Солдат ведь тот же раб, хоть и на определенный срок. А этот срок еще как-то прожить надо…
— Эт-то-о еще что тако-ое? — разинул я рот, уставившись на театральную афишу, которая смотрелась в средневековом городе примерно так же органично, как трамвайные рельсы, которых здесь и в помине не было.
— Чего еще? — недовольно остановился Януш, который жутко боялся пропустить очередную историю про старого мужа-рогоносца и его блудливую жену. — Это же театр, пьеса слезливая, для баб. Чего мы там не видели?
— Сходить хочу! — простонал я, читая название. — «История нежной любви его светлости Кия Отважного и прекрасной принцессы Гудрун, Девы Одина». По мотивам знаменитой саги британского скальда Хельги Фрелси! С ума сойти!
— Нет, Стах, ты точно спятил, — мой единственный друг покрутил пальцем у виска. — Билет пятак стоит. Ты что, внезапно разбогател?
— Я пойду! — решительно ответил я, видя, как зазывала прислушивается к ударам колокола. — Там же вот-вот начнется.
— Да, знатно тебя по башке приложили, — вздохнул Януш. — Может, в последний раз в город идем. Нас же через две недели на практику отправляют.
— А куда? — заинтересовался я.
— В Торуньский замок, — поморщился Януш, который без мыла мог влезть куда угодно и обычно знал все и обо всех. — Та еще дыра. И комендант тамошний, говорят, из княжат. Бедный, как церковная мышь, а потому злой как собака. Хуже нет таких. Гонору на троих, а сам голытьба голытьбой…
— Я пошел, — решительно кивнул я и сунул монету зазывале. Тот почему-то воровато оглянулся и суетливо пропустил меня в зал. Или я чего-то не понимаю, или люди за прошедшие сотни лет не изменились ни на каплю.
— На работе ты не гость, унеси хотя бы гвоздь, — вспомнил я старую советскую истину и приготовился отдаться великой силе искусства.
Погасили лампы, мальчишки оттащили в сторону грязную тряпку, выполнявшую здесь роль занавеса, и раздалась заунывная музыка. Януш оказался прав. В зале сидели почти что одни тетки, и лишь пара понурых личностей мужского пола, у которых на лбу было написано, что они из славной породы подкаблучников. Иначе как грубым насилием нормального мужика сюда не затащить. Не пьеса, а сопли с сахаром. Но тем не менее, я мужественно терпел, пытаясь выудить хоть крохи смысла из пафосных завываний и заламывания рук. Артисты здесь были совсем не огонь.