Дедушка ел неспешно и о чем-то говорил. Одну фразу я запомнил хорошо:
– Много ли, внук, человеку надо? Пустяк! Эх, если бы раньше мне понять.
Что-то горестное слышалось мне в его тихом голосе. Но я тогда был еще так мал, что не мог серьезно задуматься над его словами.
Потом мы снова шли, но – куда? Ясно не помню, скорее всего, домой, в Весну. Вот, собственно, и все!
Плохой я литератор: нет в моем произведении ни завязки, ни развязки! Но тот день живет в моем сердце уже не один год, к чему-то зовет, заставляет думать, останавливаться, чего-то ждать и во что-то верить.
Да, я жалею, что редко находился рядом с дедушкой; только на летние и зимние каникулы приезжал в Весну. И однажды приехал для того, чтобы похоронить дедушку.
Он лежал в гробу маленький, худенький, с подстриженными усами и бородой, не страшный и не желтый, а очень естественный, будто прилег на часок-другой вздремнуть. Солнце пушистыми клубками жило в его белых волосах, и мне казалось, что он очнется и скажет всем: "Вы обязательно должны быть счастливы".
Бабушка не долго прожила без него: безмятежно, незаметно почила дома в кровати, не от тоски по дедушке, а так, естественно, от старости. Я почти ничего не рассказал о бабушке, хотя мне казалось, что о ней я могу говорить много. Но сейчас задумался: а что, собственно, рассказать о ней? Ее жизнь – как моя ладонь, на которую я сейчас смотрю: вижу все линии и изгибы, все жилки и шрамы. Что можно сказать о ее днях, похожих друг на друга, в работе уходивших из ее жизни? Что можно сказать о ее кроткой и неразличимой улыбке, о ее нетягостной молчаливости, о ее маленьких загорелых натруженных руках? Большая часть жизни дедушки и бабушки – будни, будни. Но именно в этих приземленных буднях я и любил дедушку с бабушкой. Мне хочется прожить так, как они – мирно, трудолюбиво, без шума и суеты.