— Да, опыта у меня в этом деле было немного, — признался Ротгкхон.
— Вторая смена, — повторил Дубыня и отправился к коноводам. Лесослав кивнул ему вслед и завернулся в кошму.
Кто его разбудил, Лесослав спросонок не разобрал. Зевнул, поднялся.
— За костром следить не забывай, — предупредил дружинник, устраиваясь на своей подстилке. — А то у вас на ладьях их, верно, не палят. После себя Дикушу буди, он возле скамейки дрыхнет.
— Долго мне в страже стоять? — уточнил вербовщик.
— Пока луна до крон не опустится, — ответил тот, махнув рукой в сторону рощи, возле которой паслись лошади, пару раз фыркнул, от чего-то отплевываясь, и мерно засопел.
Ротгкхон достал из сумки платок, перевязал поперек головы, заматывая один глаз, шагнул к костру, пошевелил горящие поленья, добавил сверху еще пару дровин из заготовленной кучи и отступил в темноту.
Он не знал, зачем теплой летней ночью туземцы жгли огонь. Возможно — для освещения. Может — чтобы на рассвете быстрее заварить кулеш из крупы с водой и салом. А может быть — это был самый обыкновенный инстинкт существ, лишь недавно выбравшихся из древней эпохи, когда огонь был самой великой ценностью и добывался с огромным трудом.
Сам вербовщик подобного пиетета перед костром и его слабым трепещущим светом не испытывал. Поэтому, отступив на полсотни шагов к кустарнику, он уселся там, подтянув ноги, развел в стороны руки и сосредоточился, расслабляя сознание и рассеивая его вокруг. Учение четвертого друида позволяло ему ощущать все происходящее далеко вокруг даже в полной темноте.
Обычный дозор в мирное время через спокойное порубежье — Ротгкхон никак не ожидал, что воинам может здесь хоть что-то угрожать, однако спустя пару часов он отметил какое-то шевеление в кустарнике. Кто-то очень медленно и осторожно пробирался в сторону спящих дружинников, стараясь держаться в шевелящейся тени стола.
Сохраняя расслабленность в теле, вербовщик качнулся вперед, быстро заскользил в темноте, обогнул стол, вытягивая нож, подобрался к лазутчику сзади и быстро прижал клинок к его горлу Неизвестный замер, торопливо зашептал:
— Ты чего, Лесослав? Я же свой! Это я, Бестуж. Бестуж! Ты меня что, не узнаешь? Я тоже в дозоре, за лошадьми смотрю.
— Если ты коновод, то какого лешего делаешь здесь? — Лесослав только крепче прижал лезвие к шее лазутчика.
— Вещи… То есть… Хотел мяса пожевать… Взять из мешка… — зашептал Бестуж.
— Сумки лежат у коновязи, — хмыкнул Ротгкхон и полушепотом окликнул: — Дубыня! Эй, воевода! — чуть подождал и позвал уже громче: — Дубыня, поднимись!
— Ась? — резко поднял голову старый дружинник.
— Гость у меня странный, воевода, — повернул лицо пленника к свету вербовщик.
— Отпусти его, Лесослав. Это наш ратник, муромский. Видать, нужда какая у него в лагере возникла. А ты, Бестуж? Ты-то как позволил себя повязать? Вроде опытный воин, не раз пластуном ходил!
— Не было его у костра, Дубыня. Помыслил, не бдит новик, а храпака давит.
— А-а-а, проверить решил, — ухмыльнулся Ротгкхон. — Хорошо хоть в одиночку пошел. Было б вас несколько, я бы всех, кроме одного, зарезал. Поди вас в темноте, разбери, свои шалят или чужие пришли?
— Короче, оба молодцы, — решил воевода. — Службу несете на совесть. А теперь дайте поспать.
Остаток стражи прошел спокойно — когда луна заметно завязла в ветвях деревьев напротив, Ротгкхон растолкал сменщика и завернулся в свою кошму.
Новый день прошел так же, как и предыдущий — без происшествий. Дозор медленно двигался на юго-запад, пересекая ручейки и огибая болотины, проверяя подозрительные места. В конце дня дозор остановился на берегу тихой заводи — опять же на хорошо обустроенном месте. В этот раз Лесослава оставили дежурить первым — и он, особо не таясь, опять ушел в сторону, усевшись на пенек среди прибрежных ив.
— Не слишком близко караулишь, иноземец? — крикнул ему Дикуша. — Может, лучше на другой берег пруда уйдешь?
— Не знаю, как вам, служивые, а мне возле костра, кроме пламени, ничего не видно, — ответил Ротгкхон. — Вам же спокойнее будет, коли со стороны за лагерем послежу.
Дубыня о чем-то негромко сказал, воины рассмеялись и больше его не трогали. Вскоре они разлеглись на подстилки, быстро заснули. Вербовщик, следуя давней привычке, в темноте свое место переменил — на тот случай, если в сумерках за ним кто-то все же наблюдал. Сел на возвышении в стороне от стоянки, поджал ноги, привычно вызывая в себе навыки от четвертого друида, замер, сливаясь с окружающим миром и… И вскоре опять ощутил движение. И опять — одиночное.