Катапульта для метания камней тоже была готова. Помимо уже известных вербовщику корзин, к комлю привязали еще пару бочек неведомо с чем, но наверняка тяжелым, и четыре мельничных жернова из красного гранита. Теперь мастеровые оттянули длинный рычаг к земле и что-то там делали. Булгары, тревожась, изредка пускали в них стрелы — но механизм был сделан аккурат на пределе дальности выстрела, и добросить хоть что-то до мастеров защитникам не удавалось.
Внезапно послышался резкий выкрик, длинный конец рычага взметнулся вверх, раскрылась привязанная к нему петля — и камень размером с барана, описав пологую дугу, с треском врезался в край башни на уровне середины стены. Все сооружение содрогнулось, вниз посыпались какие-то деревяшки, пыль, куски коры, прочий мусор. Все громко закричали. На стене — от ужаса, в слободах — от восторга.
От хлыста натянулись веревки, потащили его назад и вниз, к земле, готовя к новому выстрелу. Судя по скорости, с какой это делалось — работали не мастера, а три-четыре десятка новиков из черной сотни. Не прошло и четверти часа, как катапульта снова взмахнула длинным рычагом, метнув в цель новый камень, попавший заметно выше первого и сильно правее — в стену мимо башни. Оно и неудивительно — снаряды у здешних мастеров были некалиброваны, да еще и неправильной формы. Проще говоря — метали в стену все, что поблизости нашли, все камни подряд, от мельничных жерновов до валунов из-под срубов.
Для третьего выстрела муромцы сделали поправку, и камень угодил аккурат посередине башни. Булыжник выбил очередную порцию щепы и покатился вниз, подняв фонтан брызг. Сразу стало понятно, отчего княжич не разрешил делать переправу еще позавчера — падающие валуны быстро раскрошили бы плоты и сломали опорное бревно.
Новый взмах, новый удар в цель — но теперь почти под основание.
— Мазилы! — в сердцах высказался Ротгкхон.
— Лесослав, ты проснулся? — Избор принес от Суры полные ведра воды. Ведра были из толстой кожи и постоянно меняли форму, словно живые. — Не студись, ступай в дом.
— Какая стужа, лето на дворе! — возмутился вербовщик.
— Не спорь! Ты раненый, пока еще слишком слабый. А князь велел к завтрему поднять.
Уже не первый раз Ротгкхон замечал, что дружинники и близкие слуги Святогора, словно оговариваясь, то и дело величали своего воеводу княжеским титулом. То ли из уважения так поступали, то ли намекали на его полное право занять муромский стол.
Сам вербовщик так высказываться не рисковал — не зная тонкостей, недолго и на неприятности нарваться. И спросить тоже опасался.
— Давай укладывайся обратно, — переливая воду в бочку в сенях, распорядился волхв. — Сперва мазью с заговором оботру, опосля отвара рыбного съешь, дабы влага излишняя телесная водами ушла, ввечеру густого холодца поешь для костной крепости, а поутру ужо хоть в сечу снова лезь, вернутся все силы полностью.
— Как скажешь, мудрый кудесник, — отдался в руки лекаря вербовщик. — Княжич-то где? Смотрит, как стенобитная машина Ондузу корежит?
— Нет, секреты проверяет, — распутал узел на своей торбе Избор. — Опасается шибко, что лазутчика за помощью князь Стрежислав отправил. Стерегут дозоры на тропах и дорогах. Токмо не поймали пока ни одного. Это и тревожно. Ибо посланцы к соседям за подмогой быть должны. Иначе не бывает.
— Беда, — согласился Ротгкхон, опуская голову на руки. — Если соседи рать соберут, дружины может оказаться мало. Даже если отобьемся, силы-то убудут. На осаду может не хватить.
— Князь о том же печалится, — опять оговорился волхв.
— Мудр он у вас не по годам, — признал вербовщик.
— Святогор не раз Маре холодносердной в глаза смотрел, чашу ее едва не пригубил. Чужие жизни отнимал, по колено в крови ходил. Когда на самом берегу реки Смородины постоишь, на Калинов мост глянешь — то взрослеешь быстро. Каждого соратника своего ценить учишься, о животе каждого смерда беспокоиться. В его возрасте, Лесослав, сынки боярские токмо девок дворовых тискают да на охоту соколиную носятся. А Святогор весь в раздумьях и планах завсегда. Да и с братом вечная подозрительность, — вздохнул Избор. — Заболтал ты меня, я заговор забыл нашептать. Теперь на уху наговаривать придется. Вставай, одевайся. Теперь можно.