еще спали, он залез на крышу гаража и стал осуществлять свою идею. Вдруг он услышал знакомый
ему уже голос только что приехавшего в гости к дяде Михаила Кольцова.
— Алло, милейший! Что это ты там на верхотуре колдуешь?
— Громоотвод ставлю, — крикнул Виктор. Кольцов закинул голову, понаблюдал за Виктором и
громко засмеялся:
— Да ты второй Вениамин Франклин, милейший!
— Почему? — не понял Виктор.
— Как это почему?! — удивился Кольцов, — ты до сих пор не знаешь, что именно он изобрел
громоотвод?! Это невозможно! Не наговаривай, пожалуйста, на себя.
— Но я, в самом деле, не знал, — признался Виктор.
— Как?! — не унимался Кольцов, — и ты не знаешь, что сказал по этому поводу великий Тюрго?!
Виктор слышал от взрослых, что этот "очкарик" — великий эрудит и ему в этом нет равных,
поэтому молча продолжал возиться с громоотводом, ожидая, что он скажет дальше.
— Так знай, — продолжал Кольцов, что великий Тюрго сказал о Франклине так: "Он вырвал
молнию у неба и скипетр у тиранов!". Ты стоишь на верном пути, мой друг!
— А кто такой этот Тюрго? — спросил Виктор.
Кольцов блеснул очками, засмеялся: — О великом Жаке Тюрго — в следующий раз, и стал
загонять в гараж свой пыльный "Форд".
В тот день он много рассказывал о своих поездках и встречах в Англии, Венгрии и Германии, о
том, как ему удалось посетить в тюрьме знаменитого немецкого революционера Макса Тельца,
осужденного по ложному обвинению в убийстве какого-то помещика, рассказывал о книге
воспоминаний этого легендарного вождя немецких партизан, которая была издана в Москве. Потом
Виктор услышал о том, как борются английские горняки за свои права и как их передают какие-то
реформаторы и социал-предатели. Говорил он очень живо и остроумно, иногда даже в лицах... В
конце своего вдохновенного монолога он воскликнул:
— Старик Руссо очень мудро заметил, что гражданское мужество встречается в нашей жизни куда
реже, чем мужество воинское. За идею, братцы, надо драться не только на поле боя, но и в нашей
буче, боевой и кипучей... — Он помолчал и грустно покачал головой: — Мы тоже в этом грешны. Ох,
как грешны. — Вдруг он вздрогнул, посмотрел на часы и вскочил с кресла:
— Ого-го! Извините, друзья хорошие, но я здорово зарапортовался. А ведь мне сегодня ночью
дежурить в редакции. "Правда" — превыше всего!
Кольцов стал торопливо прощаться, пожимая всем руки:
— Оревуар! Ауф-ви-дерзейн! Адьос!
Виктор решил проводить его до машины. Они вместе добежали до гаража, Кольцов сел за руль,
опустил ветровое стекло и протянул руку:
— До свидания,
достопочтенный Витька Франклинович. Сооружай свои громоотводы и вырывай скипетрыу
тиранов! В следующий раз я обязательно расскажу тебе о своем друге старике Тюрго. Будь здоров и
не кашляй...
* * *
Вскоре Михаил Кольцов .уехал в Испанию и Виктору больше никогда не довелось увидеть
полюбившегося ему дядю Мишу. .
* * *
Георгий Николаевич Дружинин уже полтора года был директором завода. Он был поглощен
работой. Целые дни, а нередко и выходные, проводил на заводе. Это отвлекало его от тягостных
мыслей. Аресты не только продолжались, но приобретали еще более массовый характер. "Когда же
окончится эта страшная вакханалия? — мучительно думал Дружинин, — ведь если Сталин поставил
перед собой цель — любой ценой уничтожить своих потенциальных соперников, то он уже достиг ее.
Троцкого изгнал, Зиновьева и Каменева уничтожил, Бухарина и Рыкова вывел из Политбюро и ЦК.
Чего же он теперь добивается?
Размышляя о том, что происходит, Дружинин пришел к выводу о том, что массовый Ленинский
призыв в партию двадцать четвертого года на деле оказался той питательной почвой, на которой,
вопреки Ленинскому завещанию, состоялся теперешний Сталин и его режим. Дружинин был живым
свидетелем того, как Сталин хитро, умело и расчетливо разгромил по очереди "левых" и "правых",
причем, ихже собственными руками. А затем, не менее расчетливо, заменил их сторонников в центре
и на местах своими выдвиженцами из числа молодых коммунистов Ленинского призыва, мало
искушенных в политике.
Он вспомнил свой давнишний разговор с одним рабочим, членом партии Ленинского призыва: —
Все эти оппозиционеры — одного поля ягодки, — сказал рабочий со злостью, — или сынки дворян,