Нодели, несмотря на то, что были очень тяжелы на подъем, несколько раз приезжали в полном
составе к ним в Витебск и всегда были радушно и тепло там приняты. Робик тоже очень любил тетю
Берту и дядю Герасима и потому в свой трудный час решил любыми путями добраться именно к ним.
Когда он, голодный и холодный, появился на пороге их дома, тетя Берта, удивленная его
неожиданным появлением и пораженная видом Робика, с возгласом "Что случилось?!" бросилась к
нему с распростертыми объятиями.
Когда обласканный, умытый и накормленный Робик рассказал ей, что случилось, она долго
смотрела на него широко раскрытыми, безумными глазами, не в силах пошевельнуться и вымолвить
слово. Когда пришел с работы: Герасим Лукич и увидел Робика и убитую горем жену, он все сразу
понял, подошел к Робику, молча обнял его и крепко прижал к груди. И Робик, впервые за все это
время разрыдался. Потом они втроем проговорили почти всю ночь о том, как могло такое случиться и
что можно предпринять в дальнейшей судьбе Робика. — Я напишу Буденному, — говорил Герасим
Лукич, — Сэмэн Михайлович должен меня помнить, он мне орден лично вручал в боевом строю...
Берта Марковна устало посмотрела на него заплаканными библейскими глазами и тихо сказала:
— Если твой Сэмэн мог голосовать за убийство Тухачевского, то что ты от него можешь хотеть?
— А ты, — обратилась она к Робику, — с этого дня будешь нашим сыном. Ты меня понял? И
фамилию будешь иметь нашу. Пока... Розочка и Исаак... не вернутся к нам. Ты со мной согласен,
Герасим?
— Само собой, — проговорил Герасим Лукич, — только так и никаких гвоздей, — пристукнул он
кулаком по столу. — Усыновим, и все тут!
— И не надо тебе об этом никому писать, — сказала Берта Марковна Робику. — Ты меня понял?
Уехал и все! И концы в воду! С волками жить, по-волчьи выть. А те, кто все это творят, пусть горят
гаром, им это так не пройдет, чтоб я так жила...
Герасим Лукич крякнул, поднялся из-за стола, походил по комнате и сказал:
— Тогда напишу Климу Ворошилову!
* * *
Они усыновили Робика и он стал Робеспьером Апанасенко.
Когда началась война и немцы подошли к Витебску Герасим Лукич и Берта Марковна вместе с
Робиком, которому уже было почти семнадцать, собрались уйти в партизаны. Но все обернулось по-
другому. Когда через город уходили на восток отступающие разрозненные группы наших войск,
Герасим Лукич, поразмыслив, сказал жене:
— А может быть правильней будет пристроить его к нашим? Пусть идет с ними... Там его и оденут
и обуют, и накормят. . армия есть армия. Мы-то с тобой ко всему приучены и в лесах, и в болотах не
пропадем.
Берта Марковна задумалась над словами мужа, взвешивая все "за" и "против. Она подумала, что не
имеет морального права решать судьбу Робика и уводить его на неведомые ей самой партизанские
тропы. Такое право по ее убеждению могла иметь только ее несчастная и незабвенная сестра
Розочка... И она с болью в сердце согласилась расстаться с Робиком. В тот же день Герасим Лукич
остановил на улице тачанку, на которой сидел с забинтованной головой раненый капитан,
представился ему и стал просить забрать с собой в тыл его семнадцатилетнего сынка.
— Вы считаете, что мы идем в тыл? — устало усмехнулся капитан пыльными, треснувшими
губами, — мы, дорогой товарищ, идем, как говорится, из огня в полымя... Но уж если Вы, бывший
буденновец, так упорно меня просите.... что ж... пусть пристраивается в хвост нашей драп-колонны и,
вздохнув, капитан опять усмехнулся, как бы в укор самому себе, потом он достал из планшетки
блокнот и записал в него нового бойца — Робеспьера Апанасенко.
— Почему такое имя? — удивился капитан.
— Назван так в честь героя Французской революции, — вздохнул, словно оправдываясь, Герасим
Лукич; — раньше было так модно.
— Все они трепачи и соглашатели, — зло проговорил капитан, — предали нас Гитлеру, мать их
так... Но-о... пошел! — толкнул он в спину ездового и, козырнув Герасиму Лукичу, откинулся на
спинку сиденья тачанки.
Уговорить Робика уйти в тыл с проходящей колонной оказалось для Герасима и Берты делом более
трудным, чем уговорить капитана. Но в конце концов их общие усилия, заклинания и слезы тети
сломили его упорство. Герасим Лукич долго хромал рядом с ним в толпе бойцов, среди тачанок,