госпиталя медицинская комиссия признала его негодным к военной службе, демобилизовала и
определила инвалидом второй группы.
— Инвалид войны, молодой человек, это нынче звучит гордо! — сказал ему пожилой полковник
медицинской службы, председатель комиссии. Виктор ухмыльнулся:
— Вы извращаете, товарищ полковник, известное высказывание Максима Горького.
— Ну будет, будет Вам, — добродушно проговорил полковник.
— Ну какой же я, к дьяволу, инвалид! — горячился Виктор. — Ведь мне всего двадцать! Ну
напишите хотя бы так: демобилизован по ранению. А то — инвалид! Я не согласен.
— Вы, может быть, боитесь, что Вас не возьмут в мужья наши тыловые красавицы? — улыбнулся
полковник. — Такая опасность Вам не грозит. Не правда ли, Вероника? — обратился он к
молоденькой медсестре, секретарю комиссии.
Девушка подняла глаза на Виктора и смущенно улыбнулась:
— Я думаю, Геннадий Гаврилович, что гвардии старший лейтенант будет пользоваться
заслуженным успехом...
— Ну вот, видите, — весело сказал председатель. — Не надо огорчаться.
Вручая Виктору справку, он пожал ему руку и сказал на этот раз без улыбки:
— У Вас еще все впереди, дружок. Солдат должен гордиться боевыми ранами, а не стыдиться их.
Так-то, милейший. Желаю Вам всего самого наилучшего.
Виктор взял справку и хмурый вышел из комнаты. В коридоре прочитал: "... черепное
проникающее ранение... дефект черепа..., инвалидность второй группы... уволить со снятием с учета".
Он вздохнул, сунул справку в карман гимнастерки и подумал:
— Хорошо, что еще не придумали инвалидный значок. А если придумают?! Хорошо ему, черту
лысому изрыгать истины. Кто-то здорово сказал, что каждый мнит себя стратегом, видя бой со
стороны.
* * *
Незадолго до выписки из госпиталя, Виктор получил большое письмо от матери из далекого
сибирского городка, где трагически погиб Георгий Николаевич Дружинин. Она подробно писала, при
каких обстоятельствах это произошло. Несмотря на цензурные "купюры", Виктор понял, что это
случилось на полигоне при испытании какого-то нового образца вооружения. "Знай, Витенька, что ты
теперь у меня остался один и я буду ожидать тебя у нас дома в Москве. Здесь я больше жить не в
силах, все мне напоминает тот ужасный день, а я хочу помнить Его живым. Мне уже выхлопотали
пропуск в Москву. Живу надеждой, что великую Победу мы с тобой будем встречать вместе в нашем
осиротевшем, но родном доме ".
* * *
Вернувшись в палату после медкомиссии, Виктор Достал это письмо, помотрел дату его
отправления и, прикинув в уме сроки, решил, что к его приезду мать уже должна быть дома. Это"
несколько подняло его настроение. Ему сейчас, как никогда, нужен был рядом искренний и
бескорыстный друг.
ПОСЛЕДНЯЯ КУПЕЛЬ
(часть третья)
В ноябре сорок четвертого года дудой и бледный военный с тощим вещмешком за плечами, в
широкой, не по плечу, шинели и шапке-ушанке, из-под которой виднелся забинтованный затылок,
стоял перед дверью отчего дома, из которого он два с половиной года назад ушел на войну. Он долго
стоял, стараясь побороть волнение. Наконец глубоко вздохнул и осторожно нажал знакомую с
детства, когда-то белую, а теперь желтую от времени пуговку звонка. За дверью послышались
торопливые шаги. Он узнал шаги матери. Дверь открыла еще не старая, но уже совсем седая
женщина. Несколько мгновений она молча смотрела на него. Потом глухо всхлипнув, прошептала
побелевшими губами: "Мальчик мой!" и бросилась к нему в объятия.
* * *
...Прошло несколько месяцев, как Виктор Дружинин вернулся домой. Поначалу он, опираясь на
палочку, с трудом выходил даже во двор посидеть на лавочке. Кружилась голова, подташнивало. Но
он неукоснительно выполнял все самые строгие предписания врачей, регулярно занимался
физзарядкой и даже почти бросил курить.
Сущей пыткой для Виктора были встречи с матерями погибших друзей. Они спрашивали его о
здоровье, желали выздоровления, а сами смотрели на него какими-то пустыми, ввалившимися
глазами. И от этих глаз он не знал, куда ему девать свои глаза. Было мучительно стыдно перед ними