Она молча потянулась к тумбочке, достала письмо Маши, включила стоящую на тумбочке лампу и
протянула письмо Виктору.
— Вот! Читай и все поймешь, — а сама уткнулась носом в подушку и затихла.
Читая письмо, Виктор постепенно приподнимался на постели и окончил его читать уже сидя. Он
растерянно поглядел на Зою и прошептал:
— Какая дикая нелепость!
— Витя, что же теперь будет? — тихо спросила Зоя, смотря на него немигающими, полными слез,
глазами. — Если она узнает правду, я умру от стыда... — она закрыла ладонями лицо. — Но я... не
могла иначе... Я ведь... тоже... человек, а не... Кузнечик...
Виктор обнял рукой ее плечи и привлек к себе.
— Ты ни в чем не виновата. Ни в чем! — он помолчал и добавил: — Я, впрочем, тоже...
— Но я же не смогу теперь посмотреть ей в глаза, — проговорила Зоя.
Виктор повторил:
— Ты ни в чем перед ней не виновата. Она сама поставила точку. . Не терзай себя зазря.
Зоя посмотрела на него в упор:
— Ты теперь меня бросишь и вернешься к ней?
Виктор взял с тумбочки пачку "Беломора", закурил и, помолчав, сказал:
— Нет, Зоя. Но нам с тобой... надо будет временно уйти в подполье... Именно временно, пока ей
так... тяжело. Не надо сыпать соль на рану. .
Зоя некоторое время смотрела на Виктора, потом вскочила с постели, накинула на плечи халатик,
забилась в угол дивана и проговорила дрожащим голосом:
— Я никогда не буду подпольной... подстилкой... Если ты... предлагаешь мне такое.., значит ты
меня совсем не уважаешь... Я не какая-то... шлюха...
Виктор попытался ее успокоить:
— Ну что ты.., ты не так меня поняла... Я хотел сказать...
— Я тебя прекрасно поняла, — перебила его Зоя. Рыдая, она говорила: — Уходи... я... не хочу тебя
видеть... Уходи... Ты меня совсем не любишь...
Никакие слова не помогали. И он ушел. А Зоя подбежала к окну и, не вытирая слез, как и в
прошлый раз, смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол. В голове ее мелькнула мысль:
"Недаром тогда эти чертовы вороны пролетели мимо моих окон и вспыхнули алым пламенем...". Зоя
верила в приметы.
На следующий день Виктор Дружинин пришел к секретарю парткома завода.
— Я к Вам, Николай Николаевич, с большой просьбой.
— Здравствуй, Дружинин, — сказал секретарь, протягивая ему руку. — Садись. Я уже стал
думать, что ты совсем забыл ко мне дорогу. Как дома? Как учеба?
— Дома нормально, спасибо, — ответил Виктор. — Учеба тоже в норме. А дорогу к Вам я, как
видите, не позабыл...
— Слушаю тебя, — сказал секретарь.
— Месяц назад на партсобрании Вы объявили, что сибирскому филиалу завода нужны кадры. Они
там и сейчас нужны?
— Ну. . нужны, а ты что... решил туда поехать? — спросил секретарь, внимательно вглядываясь в
лицо Виктора.
— Да, — ответил Виктор.
Секретарь был из кадровых рабочих завода, он знал отца Виктора, знал его мать.
— Ты все все хорошо продумал? — спросил он. — Анна Семеновна поедет с тобой?
— Это пока мы не решили. Или со мной, или потом.
— А как с учебой?
— Переведусь в местную вечернюю школу. Мне ведь осталось всего ничего.
— А на какую работу хочешь?
— По специальности. Я ведь лекальщик имени Андреича... Кое-чему уже научился...
Секретарь с интересом поглядывая на Виктора, спросил:
— Скажи честно, что тебя толкнуло на этот шаг? Может быть дома что-нибудь произошло? Может
помощь какая нужна?
— Помощь нужна: — кивнул головой Виктор. — Но только в одном: удовлетворите просьбу.
Знаете, не зря ведь говорят, что нет худа без добра. Может быть, именно там я и найду свое добро...
Секретарь усмехнулся:
— Ты говоришь точь-в-точь как моя бабка, только она при таких словах еще и плюет через левое
плечо. Но "худо" значит все-таки есть?
— Есть, Николай Николаевич, есть. Но это сугубо личное и не для печати...
Секретарь поднялся, протянул Виктору руку:
— Ну что же, коли так — дерзай. Напиши для порядка заявление, а я сегодня же переговорю с
директором. Думаю, уважим твою просьбу.
После этого разговора Виктор несколько дней был сам не свой. Его терзала мысль, что он
поступает как-то не так, пытается убежать от самого себя. Мучило его и то, что он не только не
посоветовался с матерью, но даже до сих пор ничего ей не рассказал.
"Не навечно же еду, — пытался найти себе оправдание Виктор, — и не должен же я всю жизнь