— Я человек малограмотный, — сказал он, — а потому точно не знаю, что это за слово, которое
назвал Виктор Георгиевич, но раз он так сказал, значит так надо. А мой тост будет за Победу и нашего
Верховного главнокомандующего, дорогого товарища Сталина, который сделал Гитлеру полный
капут. Ура!
Поднося к губам свою рюмку, Татьяна Михайловна грустно посмотрела на увеличенную и не
очень хорошо отретушированную местным художником фотографию Гургена, висевшую в красном
углу избы и лишь потом ее выпила. Когда все выпили, Арменак Макарович вздохнул, помолчал и,
положив руку на плечо Тимофея, сказал:
— Капут Гитлеру, Тимоша, сделал не один Верховный главнокомандующий. Победу, друг мой,
завоевал и ты, и мой Гургенчик, и Витя, и Нюра, и Маша. Все понемногу, весь народ... Ты меня
понял?
— Понял, — мотнул головой Тимофей, — я это понятие имею. Но... товарищ Сталин всему голова!
Если б не он, фрицы и досюда бы дошли. Хана была бы без него.
— Дошел бы, да не дошел! — звонко сказала Нюра, желая поддержать Арменака Макаровича,
которого она глубоко уважала за его седины, всегда неторопливую вдумчивую речь и заграничные
слова, которые она хотя и не понимала, но которые вселяли в нее еще большее к нему уважение.
Маша предложила тост за всех погибших на войне героев. Выпили, как и принято в таком случае,
стоя, не чокаясь. Потом Нюра принесла гитару и под аккомпанемент Виктора, негромко завела свою
любимую песню:
— По тихим степям Забайкалья, где золото роют в горах...
Нюре пытался подпевать охмелевший супруг, но на этот раз у них семейного дуэта не получилось
и Тимофей безнадежно махнул рукой, встал и сказал:
— Извините... Спасибо, конечно, за компанию, а я, однако, пойду. . чуток прилягу. .
Нюра подбежала к нему, подхватила его под руку и смущенно сказала:
— Вы уж извините его, бога ради, он ведь у меня раненый и контуженый...
— Что Вы! Что Вы, Нюрочка! — подняла руки Татьяна Михайловна. — О каком извинении Вы
говорите! Проводите Тимофея Федоровича отдохнуть и приходите к чаю, мы Вас ждем.
У дверей Тимофей оглянулся и хрипло запел:
— Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова-а-а...
— Иди, иди, чертушка безрукий, — выталкивая его за дверь говорила Нюра. Слово "нальем” он
пропел уже за дверью.
Арменак Макарович и Виктор вышли на веранду покурить. Некоторое время они молча курили.
Наконец Арменак Макарович задумчиво проговорил:
— Я, Витя, хочу с тобой поговорить по душам. У меня, сынок, она болит, ...очень болит. . Тебе я
верю, а потому хочу облегчить душу. . Я, как ты знаешь, человек беспартийный и твой отец, глубоко
уважаемый мною Георгий Николаевич, в шутку, а может быть, и не в шутку, называл меня "ББ".
— "ББ"?! — удивленно спросил Виктор, а почему?...
— В его переводе это означало — беспартийный большевик, — улыбаясь проговорил Арменак
Макарович. — Ты не смейся, — продолжал он, — твой отец кое-чему меня научил. Я многое
передумал после бесед с ним. Ему было легче жить, чем мне, у него была идея, которой он посвятил
всего себя. Это прекрасно. Без веры жить нельзя. Поэтому я очень ему завидовал...
— А у Вас, разве нет веры, Арменак Макарович? — спросил Виктор.
Арменак Макарович глубоко вздохнул в себя дым самодельной папироски, помолчал и медленно
проговорил:
— Откровенно говоря, Витя, моя вера без глубоких корней, моя вера — это вера в таких людей, как
твой отец... Мне хочется верить, что они смогут достичь своих благородных целей. Ты меня
понимаешь?
— Понимаю, — кивнул головой Виктор.
— Может быть, я не очень четко излагаю свои мысли, — проговорил Арменак Макарович, — но,
чтобы победила идея, которой посвятил себя твой отец, нужно, чтобы она запала в душу народа.
Понимаешь? В самую его душу!
— Вы имеете в виду Тимофея? — спросил Виктор.
— Вот именно! — вздохнул Арменак Макарович.
— Ведь философия таких, как он — философия люмпена: чем хуже, тем лучше. Он и такие, как
он, отлично помнят, как в тридцатые годы сажали в тюрьмы больших и малых начальников. Их
обвиняли во всех смертных грехах, во всех народных бедствиях и называли врагами народа. А народ
— это Тимофей. А борец за его счастье — товарищ Сталин. Именно такой философией и была
унавожена почва тех страшных лет.
Виктор слушал Арменака Макаровича и его одолевали сложные чувства. В последнее время он,