Граф поперхнулся.
— Что это?
— Стихи. Один поэт. Совсем молодой. У него большие неприятности.
— Не удивляюсь. — Воронцов выхватил листок из рук собеседника и зашвырнул в камин.
— Что толку? Завтра будет новое, — меланхолично отозвался Тургенев. — Государь упустил время, когда все можно было решить мирно.
— Боюсь, что легкость, с которой вы смотрите на подобные вещи, не делает вам чести, — отчеканил хозяин дома. — Как вы себе представляете горы трупов на Невском?
Лиза отошла от двери. Она по-прежнему ничего не понимала и стыдилась своего поведения. Часов около 12-ти гость уехал. Тогда молодая женщина накинула капот и отправилась в кабинет мужа. Михаил неподвижно сидел в кресле, рядом с ним на столике у камина стоял полупустой стакан бренди. Графиня подошла сзади и положила ему руки на плечи.
— Пойдем?
— Я сейчас, — он поцеловал ее в ладонь. — Иди.
Квартира, которую офицеры снимали в доме графа Остермана-Толстого, выходила на Галерную улицу. Две комнаты в нижнем этаже делили между собой адъютант хозяина Иван Лажечников и майор Денисевич, приехавший из Малороссии. Около восьми часов утра постояльцы были отвлечены от своего военного туалета требовательным стуком в дверь. В прихожую вошли три незнакомца, один из которых — худенький молодой человек во фраке — заявил, что у него к майору дело чести. Он метнул на умывавшегося Денисевича огненный взгляд, при этом крылья его арапского носа затрепетали.
— Скажите, сударь, вы ли вчера столь невежливо обошлись со мной в театре? — вопросил штатский. — И готовы ли сегодня дать мне удовлетворение?
Стоявшие за спиной у юноши два кавалергардских поручика, молодца и красавца, довольно заухмылялись, погромыхивая шпорами и саблями.
— Я? — опешил Денисевич. Он был выбрит ровно наполовину и вертел в руках мыльный помазок.
— Вы были вчера в театре? — потребовал ответа вошедший.
Майор кинул.
— Меня помните?
Денисевич сощурился, и на его лице мелькнуло раздражение.
— Вы тот самый наглец, который всем мешал.
— Отлично. Мы уговорились с вами драться.
Удивлению майора не было границ. Он отставил тазик, взял со спинки стула полотенце, скомкал его и снова бросил на стул.
— Я ничего подобного… И с какой стати?
Его замешательство легко было понять. Это в столице власти сквозь пальцы смотрели на дуэль — слишком много знатных шалопаев — а у них, в провинции, живо пустят под суд и поснимают густые эполеты. Чего майору явно не хотелось.
— Да кто вы, черт возьми, такой, что требуете ответа у штаб-офицера?
Один из кавалергардов выдвинулся вперед и пробасил:
— Вам не стыдно будет иметь дело с моим товарищем. Он дворянин старинной фамилии. Пушкин. Мы секунданты.
При звуке этого имени адъютант Лажечников побелел и подался вперед.
— Не с Александром ли Сергеевичем имею честь разговаривать? — выдохнул он.
— Да, — штатский поклонился, по его губам скользнула приветливая улыбка. Против соседа своего «оскорбителя» он ничего не имел. — Ваш товарищ вчера в театре в присутствии многих слушателей осмелился делать мне выговоры.
— Но вы кричали и мешали остальным смотреть оперу, — возмутился Денисевич.
— Я уже не школьник, — холодно отрезал молодой человек. — И теперь пришел решить дело, как полагается.
Лажечников сам пописывал в стол и о знаменитом авторе «Руслана и Людмилы» был наслышан.
— Обождите, господа! — Схватив соседа за руку, он потащил его в другую комнату.
— Вы понимаете, кто это? — обратился адъютант к Денисевичу, как только дверь закрылась. — Это же Пушкин!
Майор хлопал глазами. Как видно, ни «Ноэль», ни ода «Вольность» в малороссийскую глушь не дошли.
— С ним нельзя стреляться, — гневным шепотом просипел Лажечников. — Это наш Байрон.
— Не имею чести знать, — виновато отозвался Денисевич. — Как вы сказали?
— Байрон, Шиллер, Гете в одном лице и по-русски. Хотите стать убийцей Шекспира?
— Все эти господа вздумали со мной дуэлировать? — ужаснулся простак. — Из-за того, что я сделал замечание в театре?
— Вам лучше извиниться, — глубоко вздохнув, сказал Лажечников. — Если вы хотя бы поцарапаете пулей вашего противника, назавтра получите столько вызовов, что домой живым не выберитесь.