Мои руки пай-мальчика лежали на краю стола, и папа своей рукой сильно придавил кончики пальцев. Мне было больно, но я смолчал и рук не отдернул.
— Подумай обо всем, — закончил беседу папа. — Жизнь настоящего человека куда интереснее этой грязи.
Записывая эти воспоминания, я взглядываю на фотографию отца. Она стоит в рамке на письменном столе, и за мной неотступно наблюдает спокойный, волевой взгляд умных и проницательных глаз. На минуту я откладываю ручку и смотрю на фотографию. Мы будто обмениваемся взглядами. «Ты помнишь мои советы, сын?..»
И я снова берусь за перо.
И вот неожиданный, как взрыв бомбы, трагический финал.
28 мая вечером стало известно о передаче дела по обвинению М. Н. Тухачевского в следственные органы.
Мы жили на даче в Святошине, под Киевом. Папа в эти дни был занят на съезде Компартии Украины. Мы с мамой занимались своими домашними делами, кроме того, я готовился к экзамену по алгебре.
Приехал папа, стал проверять меня по алгебре: мне предстояло перейти в восьмой класс.
Звякнул, затем продолжительно зазвонил телефон. Междугородная?.. Папа подошел и поднял трубку. Я очутился рядом. Звонили из Москвы.
Выслушав, папа спокойно ответил:
— Климент Ефремович, но ведь сегодня уже все поезда на Москву ушли. Разрешите лететь самолетом… Нельзя?.. Слушаюсь, завтра выеду первым поездом.
— Срочно вызывают на заседание Военного совета, — бросил он, задумчиво потирая ладонью лоб.
На следующий день я провожал отца на Киевском вокзале. Поезд отходил в тринадцать часов пятнадцать минут. На платформе собрались и командиры штаба округа, и, кажется, некоторые делегаты съезда. Папа со всеми попрощался, потом прижал меня к себе, поцеловал и, отодвинув на расстояние вытянутой руки, серьезно и твердо сказал:
— Петя, будь мужчиной!..
Я не понял этого прощального наставления отца и пробормотал что-то вроде того, что я уже давно мужчина.
— Тем лучше…
Папа поднялся на ступеньки вагона. Поезд тронулся, постепенно набирая скорость. И тут я услышал последние слова отца.
— Будь настоящим, сын!.. Настоящим!..
Я долго глядел вслед убегавшему поезду и ощущал во рту горечь, а на сердце — тяжесть… Почему?
Вечером у нас был обыск… Все стало ясно…
Прошло десять суток. Тяжелых, томительных, горестных. О судьбе отца мы ничего не знали. На одиннадцатый день мы прочитали в газете сообщение о том, что над большой группой военных состоится судебный процесс. В числе обвиняемых были названы М. Н. Тухачевский. И. Э. Якир, И. П. Уборевич, А. И. Корк, Р. П. Эйдеман, В. М. Примаков, В. К. Путна и Б. М. Фельдман. В тот же день мою мать вместе со мной вызвали в Особый отдел округа и предложили немедленно выехать в Астрахань. Меня удивило одно обстоятельство: у мамы отобрали паспорт. Зачем?
Кое-как собрав самые необходимые вещи, мы выехали из Киева. Из газет узнали в дороге страшную новость: все военачальники, обвиняемые в измене Родине и шпионаже, приговорены к расстрелу и приговор приведен в исполнение. Мама, забившись в угол вагона, рыдала, а я, находясь в состоянии прострации, молчал.
В Астрахани взамен паспорта матери выдали удостоверение административно-ссыльной. В городе уже находились семьи М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, Я. Б. Гамарника и других.
Через некоторые время в одной из газет я прочитал очень короткое письмо моей матери о том, будто она отказывается от отца. Это была явная ложь; все эти дни и недели я не отходил от матери ни на шаг и знал, что она никакого письма никуда не писала. Значит, кто-то где-то сфабриковал «письмо» и напечатал его, чтобы еще раз «обосновать» чудовищный приговор.
Сначала мы с дедом (отцом матери) пытались скрыть от нее газету с «письмом». Но назавтра к нам прибежала жена Уборевича, Нина Владимировна, и протянула матери газету. Мать немедленно отправилась в Астраханское управление НКВД и заявила протест. Ей предложили, «если она хочет», написать опровержение. Но мы с дедом уговорили ее «не биться головой о стену» — опровержение все равно останется гласом вопиющего в пустыне.
Через месяц моя мать и другие жены осужденных неизвестно за что были арестованы. Меня определили в детприемник. А два дня спустя за мной приехали ночью сотрудники НКВД и повезли на допрос, прежде тщательно обыскав.