Хрущев очень любил внучку Юлю, дочь Леонида, которая была замужем за известным экономистом Н. П. Шмелевым, но с которым развелась еще до ухода Никиты Сергеевича на пенсию. О Леониде в семье старались разговоров не вести, и все считали, что он погиб на фронте.
У Хрущева была сестра Ирина Сергеевна, добрая старушка, которая иногда приезжала к нему в гости из Калиновки. Она любила собирать на даче яблоки и всех угощала ими. О Никите Сергеевиче она говорила: «Если, бывало, Никита в чем-либо заупрямится, то его всем домом не свернешь».
Особое место занимал в доме Аджубей. Про него ходило много слухов и анекдотов и крылатых выражений. Самое яркое из них — «Не имей сто рублей (или друзей), а женись, как Аджубей». Главным его пороком было то, что он много пил, и особенно после того, как попал в дом Н. С. Хрущева. Видимо, парень дорвался до спиртного и до своих последних дней отказаться от этой привычки никак не смог.
После Сталинградской битвы, примерно в начале марта 1943 года, Сталину позвонил с фронта Хрущев. В то время он был членом Военного совета Юго-Западного фронта, которым командовал Я. Ф. Ватутин. В эту горячую пору Хрущев настоятельно просил Сталина принять его в любое время. Сразу же после звонка Хрущев вылетел в Москву. Ему недолго пришлось ждать приема, который состоялся в кабинете Сталина в Кремле.
Иосиф Виссарионович предполагал, что Хрущев обязательно обратится к нему по личному вопросу. Дело в том, что незадолго до этого ему доложили, что сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента Сталина не интересовали. Он твердо был уверен, что виноват в свершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то.
В начале 1941 года с ним уже произошло подобное, он должен был предстать перед судом, но благодаря отцу избежал не только наказания, но и суда. Хрущев со слезами на глазах просил тогда Сталина простить сына и сделать так, чтобы он не был сурово наказан. Обстоятельства дела позволяли пойти на такой шаг, учитывались при этом отношения с Хрущевым в течение долгих лет, совместная борьба с оппозиционерами, вся дальнейшая его деятельность в Москве и на Украине.
Однако на сей раз, как считал Сталин, разговор предстоял тяжелый. Он знал, что Хрущев будет просить, добиваться и умолять о снисхождении к сыну.
Сталин вышел навстречу Хрущеву, они поздоровались и сели друг против друга в мягкие кресла. Чтобы как-то сгладить напряжение и хотя бы на некоторое время отвести мысли Хрущева от того, что привело его сюда, Иосиф Виссарионович стал расспрашивать его о делах на Юго-Западном фронте, о том, как Ватутин справляется со своими обязанностями командующего фронтом, и о перспективах освобождения Донбасса и Украины.
Никита Сергеевич отвечал на вопросы со знанием дела, но чувствовалось, что думы его были о другом. После того как Поскребышев принес чай и вышел, Хрущев решил, что настал момент, когда он может излить душу и изложить свою просьбу.
— Дорогой Иосиф Виссарионович, товарищ Сталин, — начал он, а к горлу подкатил комок горечи, и слезы выступили у него на глазах. Поборов озноб и нервное состояние, Хрущев продолжил: — Вы знаете меня долгие годы. Все это время я отдавал все свои силы, способности, не жалел ни себя, ни здоровья ради дела партии и социализма. Я весьма благодарен вам за оценку моего труда, считаю вас самым близким человеком нашей семьи, учителем, который сделал многое в моем идейном, нравственном и партийном совершенствовании. — Хрущев перевел дыхание, посмотрел на Сталина глазами, полными слез, и вновь, подавив чувство смятения и нервозности, продолжил: — Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды вы оказали нам огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид вновь совершил преступление и должен предстать перед судом. Как мне сообщили, ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как переживу эту трагическую весть. Своим родным я об этом ничего не говорил и не думаю сообщать. Для них это тоже будет большим ударом.
Иосиф Виссарионович внимательно слушал Хрущева, понимал его состояние, видел, как ему тяжело, но не находил слов, чтобы успокоить его. Поэтому ему ничего не оставалось, как только молча слушать Хрущева.
— Дорогой Иосиф Виссарионович, — при этих словах Хрущев заплакал, а потом стал рыдать. Он все же нашел в себе силы продолжить: — Вся наша надежда на вас, прошу вас, помогите. Мой сын виноват, пусть его накажут сурово, но только не расстреливают. — И он снова зарыдал, уткнувшись лицом в ладони.