Незадолго до кончины Екатерины Ростопчин писал к Воронцову, русскому послу в Англии, об отношениях между Екатериною и Павлом: «По-видимому между ними доброе согласие, такое, по крайней мере, какое возможно между 70-летнею (sic) матерью и 42-летним наследником, который изнемогает от досады и ждет не дождется, когда ему вступить на престол…». Рассказывали о следующем эпизоде.
В последние годы царствования Екатерины духовник ее, отец Савва, был избран также в духовники Павлу; однажды на исповеди он спросил у великого князя, «не имеет ли чего на душе против государыни-матери?». Тотчас же после воцарения Павел велел арестовать и допросить отца Савву: не имел ли он тайного повеления от покойной государыни на исповеди узнать о намерениях великого князя и не думал ли, что он о чем-нибудь проговорится? Духовник был оправдан, но его уволили на покой.
Аббат Жоржель, находившийся в России в 1799–1800 годах, говорил в своих записках: «Екатерина II хотела назначить Александра своим преемником, и если бы она прожила еще месяца два или три, то Павел никогда не вступил бы на русский престол.»
С разных сторон утверждали, что Екатерина готовила распоряжение об устранении от престолонаследия Павла и о возведении на престол Александра. Так, напр., в записках Фонвизина рассказано, что бумага такого содержания, хранившаяся у Безбородки, должна была быть опубликована в день тезоименитства императрицы, т. е. 24 ноября 1796 года, что случившаяся за две недели до этого кончина императрицы совершенно изменила положение дела и что Безбородко счел нужным сообщить Павлу о таком распоряжении, когда сын умирающей императрицы уже взял в свои руки бразды правления. Чрезвычайно любопытен также следующий рассказ князя Сергея Михайловича Голицына: «По смерти императрицы Екатерины II кабинет ее был запечатан несколько дней; император Павел Петрович позвал великого князя Александра Павловича, князя Александра Борисовича Куракина и (кажется) Ростопчина и велел им открыть кабинет и разобрать бумаги. Александр Павлович с Куракиным и Ростопчиным втроем отправились в кабинет; там нашли они между прочим дело о Петре III, перевязанное черною ленточкою, и завещание Екатерины, в котором она говорила о совершенном отстранении от престола великого князя Павла Петровича, вступлении на престол великого князя Александра Павловича, а до его совершеннолетия назначила регентшею великую княгиню Марию Федоровну. Александр Павлович по прочтении сего завещания обратился к Куракину и Ростопчину и взял с них клятву, что они об этом завещании умолчат; после этого он бросил завещание в топившуюся печку. По возвращении к Павлу Петровичу, он спросил их, что они нашли; они сказали ему. Потом он спросил: Нет ли чего обо мне? — Ничего нет, — отвечал Александр Павлович. Тогда Павел перекрестился и сказал: Ну, слава Богу!».
И в записках Саблукова упоминается об уничтожении каких-то деловых бумаг в минуту воцарения Павла. Там сказано: «До нас дошли любопытные слухи о том, что произошло во дворце по прибытии нового императора: говорили; что он с графом Безбородкою деятельно занимался жжением бумаг и документов в кабинете ее величества».
В записках Энгельгардта сказано: «Говорят, что императрица сделала духовную, чтобы наследник был отчужден от престола, а по ней бы принял скипетр внук ее Александр, и что она хранилась у графа Безбородки. По приезде государя (Павла) в С.-Петербург, он отдал ему оную лично. Правда ли то, неизвестно. Многие, бывшие тогда при дворе, меня в том уверяли». То же утверждает и Державин в объяснениях на свои сочинения. «Сколько известно», — говорит он, — «было завещание, сделанное императрицею Екатериною, чтобы после нее царствовать внуку ее, Александру Павловичу». В своих записках Державин передает следующий знаменательный факт из времени своей службы при Екатерине: «Граф Безбородко, выпросись в отпуск в Москву и откланявшись с императрицею, вышел из кабинета ее, зазвал Державина в темную перегородку, бывшую в секретарской комнате, и на ухо сказал ему, что императрица приказала ему отдать некоторые секретные бумаги касательно до великого князя, то, как пришлет он к нему после обеда, чтоб пожаловал и принял у него; но неизвестно для чего, никого не прислал, уехал в Москву, и с тех пор Державин ни от кого ничего не слыхал о тех секретных бумагах. Догадывались некоторые тонкие царедворцы, что они те самые были, за открытие которых, по вступлении на престол императора Павла, осыпан он от него благодеяниями и пожалован князем. Впрочем, с достоверностью о сем здесь говорить не можно, а иногда (т. е. со временем) другие, имеющие лучшие сведения, о том всю правду откроют свиту».