Борьба с засильем ворон в Кремле была в центре забот всех его комендантов. Каждый из них внес свой вклад в нее, применяя свои методы, и стремился избавиться от них. Особенно много внимания уделял этому генерал-лейтенант Сергей Семенович Шорников, который находился в должности коменданта Кремля с 1968 по 1987 год.
Ворон уничтожали, а они прибавлялись и прибавлялись. И тогда решили испытать еще один способ. Обучили солдат соколиной охоте на ворон. Как только в Кремле появлялись вороны, взлетали соколы и били их на лету. Вороны боялись соколов, стали обживаться в местах, недоступных для них. И как бы в насмешку одна ворона умудрилась устроить себе гнездо прямо перед окнами кабинета коменданта Кремля С. С. Шорникова. Война с воронами в Кремле продолжается и по сей день».
Законы престолонаследия перестали действовать в советском Кремле. Началась борьба за власть без правил. А побеждал в этой борьбе сильнейший.
Так, в стаях крыс существует четкая иерархия. Когда вожак подходит к любой из крыс и становится в позу угрозы, то крыса должна принять позу подчинения — припасть к земле. У вожака при этом раздувается воротник. Убедившись в своей власти, он отходит удовлетворенный. Вожак нуждается в подтверждении своей власти. Чувство комфорта и безопасности в стае зависит от степени близости к вожаку. Подхалимы дерутся между собой.
Этологи, изучающие жизнь и поведение животных в естественных условиях, заметили, что в крысиных стаях время от времени появляются крысы-диссиденты. Крысы-диссиденты не реагируют на позу угрозы позой подчинения, как бы ни раздувал вожак свой воротник. Ученые убедились, что если в стае появляется больше двух диссидентов, то сердце вожака не выдерживает, и он погибает от инфаркта. Так происходит смена лидера в крысиной стае.
КАША БЕЗ ВСЕГО
Вспоминает Всеволод Цюрупа — сын наркома продовольствия Александра Дмитриевича Цюрупы.
«Вправе ли я сплетать мои мальчишеские свидетельства с документами эпохи?
Вот мое оправдание: у меня хранится книга-реликвия.
Это экземпляр первой Конституции РСФСР 1918 года.
Ее будут обогащать социальными завоеваниями Конституции СССР, когда наша Родина станет могущественной державой.
Но эта — первая.
На ее титульном листе написано рукой отца: «Моим детям — вместо завещания. 1920 год. Москва».
Отец не вручал ее нам с высокими словами. Просто надписал. После его смерти я нашел ее среди книг.
Эти слова для меня — будто набатный колокол.
Они зовут и требуют. В них щедрость, и сила, и доверие к нам, детям. Моим детям — значит, всем детям, маленьким и вырастающим детям следующих поколений, — вместо завещания…
Отец доверил нам ответственность за то, что завоевано революцией…
Из трех его сыновей, воевавших в Великую Отечественную, лишь мне одному довелось после победы у Кремлевской стены, сняв пилотку у доски с дорогим отцовским именем, наедине с памятью, с совестью, молча отчитаться за всех троих — как мы поняли свой долг.
…Вернулись к часу, когда отец идет домой с одного из многих заседаний, длившихся до утренних зорь в этот тяжкий и последующие трудные годы. Он входит в квартиру, еще по-ночному тихую. Спят дети — трое младших и недавно удочеренная девочка из Поволжья, Гайшабика-Киреева, ее родители умерли от голода. Отец бросает взгляд на свой рабочий стол, нет ли писем от сыновей с фронта.
В кабинете отца ждет чай без сахара, ломоть хлеба. Знаю случай, когда он пил сладкий чай. Не хватало сил. Перед глазами маячили темные круги. Позвонил Петру Авдеевичу Кузько, который возглавлял секретариат наркома:
— Неделю не видел сахара. Не найдется ли у вас один-два кусочка?
Было неслыханно, чтоб нарком о чем-то попросил для себя. Однажды брат Дима и сестра Валя вернулись из школы в слезах. Ребята не давали им прохода:
— Вы, комиссарские дети! Ваш отец виноват, что нас плохо кормят!
Отец молча слушал их жалобы. Погладил Валю по ее темноволосой, с длинными косами голове, сказал мягко:
— Не обижайтесь на них, они не виноваты, они голодны…
Было ли у нас дома лучше?
После уроков, примчавшись с девочкой домой, помню, Валя шарила в шкафах в поисках съестного. Шкафов было много в квартире, ранее принадлежавшей барону Фредериксу, министру двора, ведавшему дворцовыми церемониями, когда царь приезжал из Петербурга в Москву. Апартаменты шли анфиладой, но ее перегородили, и в следующих комнатах жили семьи других ответственных работников, Итак, шкафов было много, но съестного в них — ни крошки.