— И впрямь не волчица, — задумчиво сказал ратоборец. — Видать рассудком тронулась. Ты откуда, горе? Хоть помнишь — из рода какого?
Она покачала головой, не поднимая глаз.
— Чего с ней теперь делать-то? — и Фебр крикнул в сторону. — Орд!
— Да здесь я, — послышалось из-за деревьев. — Чего орешь, волколак что ли подрал?
— Нет. Гляди, какую пригожую сыскали, — и воин указал на застенчиво перебирающую складки рубахи находку.
Названный Ордом подошел, положил девушке на голову теплую ладонь и сказал:
— Скаженная. Видать, зачаровали, а она рассудком поплыла. В Цитадель везти надо. Не тут же бросать. Родню теперь и не сыщем.
— Верно, — кивнул Полян. — В окрестностях бабы не пропадали. А у ней, по летам судя, дети уж должны быть. Годков-то тебе сколько, краса ненаглядная, а?
Светла подняла на него глаза — темно-карие, но с дольками пронзительной синевы, пролегшими от зрачка.
— А не помню я, милый человек. Иной раз и вспомню, а потом снова не помню, — она виновато развела руками. — Да ты не кручинься. И ты тоже!
Блаженная повернулась в Орду, старательно не замечая стоящего между этими двумя Фебра:
— На вот, гляди, что у меня есть, — и девушка протянула целителю сосновую шишку. — Смотри, красивая какая.
Он в ответ хмыкнул.
— Полян, девку ты повезешь, — меж тем сказал Фебр.
Колдун поморщился — за семь верст киселя хлебать! Два дня по ухабам трястись с дурочкой в сопутницах.
— Фебр, может, сам? — спросил мужчина с надеждой.
Все же ратоборец только-только покинул Крепость и, наверняка, был бы рад случаю снова там побывать. Но тот в ответ покачал головой:
— Ага, сам. Как я ее кровью мазать буду? И так, вон, трясется. А мне ее в обережной черте без крови не удержать.
Орд кивнул, признавая правоту этих слов. Колдуну-наузнику и впрямь не нужно руду лить, чтобы на ночлег остановиться. К чему скаженную девку стращать, она и так дрожит, словно бельчонок.
— Поехали, хватит топтаться. Ты всех упокоил? — спросил целитель у колдуна.
— Всех, кто не Даром был пришиблен. — Едем.
Светла послушно отправилась за мужчинами, не пытаясь упрямиться или бежать. Когда Орд подсадил ее на спину своего коня, девушка вдруг вцепилась мужчине в запястье и прошептала:
— Родненький, воин ваш — не злой вроде парень, отчего же смерть с ним рядом в седле едет? — и посмотрела своими дикими глазищами на разбирающего поводья Фебра.
У Орда по спине пробежал холодок. Лекарь даже оглянулся, чтобы увидеть то, о чем говорила скаженная. Очень уж правдиво у нее это вышло. А потом досадливо плюнул — мол, поддался на россказни убогой! — и ответил:
— Никто с ним рядом не едет. Сиди уж.
Но Светла в ответ лишь покачала головой.
Сторожевая тройка уезжала от разоренного логова, и никто не заметил поджарого переярка, залегшего за старым выворотнем.
Зверь встал, отряхнулся и устремил пронзительный взгляд зеленых глаз в спины охотникам. Видно их из-за деревьев было уже плохо, но зверь все-таки заметил, как Светла, сидящая позади целителя и держащаяся за его пояс, чтобы не упасть, украдкой обернулась и помахала рукой.
Хищник переступил с ноги на ногу, словно прощаясь с девушкой, и потрусил прочь — в лесную чащу.
***
Тамир въезжал в родной город погожим и ясным утром.
У тына шумело многолюдство — казалось, все окрестные веси съехались на торжище. Ворота стояли распахнутыми — в них неспешно и чинно тянулись телеги с добром, верховые и пешие гости.
Люди везли то, что успели наработать за долгие зимние вечера, когда большую часть суток сидели в четырех стенах. Ткани, узорочье, горшки, ложки, веревки, меховая рухлядь — это продавалось либо выменивалось на соль, птицу, зерно, железные крицы… Словом, на все — от ножа до телеги.
Колдун ехал медленно, пробираясь через могучий людской поток: пестрый, крикливый, беспорядочный…
Видя серое одеяние, народ расступался, кланялся, торопясь дать дорогу наузнику. Но тот не спешил. Лениво посматривал по сторонам, не выказывал досады или небрежения, да только все одно — среди всеобщей суеты казался сошедшим на землю навьим, вроде бы и человек, а вроде бы и нет.
Странник словно не замечал любопытных и опасливых взглядов, только усмехнулся про себя, услышав, как неказистая бабенка, напоминающая встрепанную галку, громко шептала стоящей подле нее товарке — дородной девке с румянцем во всю щеку: "Нешто опять из городу не выехать седмицу? В конце таяльника ведь приезжали уже за выучениками!"