— Пожалуйста, пожалуйста, не говори так. Я не совершенство. — Она слегка улыбнулась. — И я не хочу быть совершенной, это было бы так обременительно.
— Вам не надо беспокоиться попусту, — сказал он холодно, — это бремя, которого у вас нет.
Она с раздумьем смотрела на него. Он был в бешенстве, и злость делала его очень юным.
— Ты многого не понимаешь, — сказала она.
— Да где уж мне понять? Ведь вы не разговариваете со мной; я почти не знаю вас через столько лет. За каким чертом вы делаете это с собой? Господи, да одна только мысль о вас… сколько комнат в отелях… сколько постелей… сколько этих кобелей, лапающих вас, словно какую-то дешевку.
— Остановись! — воскликнула она. — Это звучит, — она нервно рассмеялась, — словно ты — любовник.
— А почему не просто зять? — бросил он ей. — Или кто-то из родственников, кто беспокоится о вас. И часто вы проделываете это?
— Как только пожелаю, — отрезала она. — Когда только мне захочется.
— Но почему? За каким чертом вы…
— Не знаю, — сказала она, сама удивляясь. — Но для тебя это не имеет никакого значения. Если меня это удовлетворяет…
— Вас? И вы удовлетворены, счастливы, горды? В вашей жизни все прекрасно?
— Я уже сказала тебе, это не твое дело!
— Нет, черт подери! Я беспокоюсь о вас, и этого достаточно, чтобы это стало моим делом. — Он резко повернулся к появившемуся официанту. — Повторить для двоих. — Он уставился на Ленни. — С тех пор как я вас увидел, что-то в вас напоминает мне нечто, я даже не знаю что, но вы так много значите для меня. И вы много значите для моей жены. И если вы думаете, что я позволю вам таскаться словно какая-то шлюха…
— О, Бен, Бога ради, остановись! — Ленни покачала головой. — Ситуация затруднительная, но это не греческая трагедия. Я тот же человек, которого ты знаешь, с тех пор как женился на Эллисон. Если я разочаровала тебя, мне очень жаль, но ты переживешь это. Мы не святое семейство, ты знаешь; не требуй от нас так много.
Бен уставился на рюмку. Когда-то он всех их ненавидел: одно слово «Сэлинджер» приводило его в бешенство. Теперь это была его семья, и он хотел, чтобы она стала для него всем, чем должна быть семья. Феликс — другое дело; он не имел к ним отношения; но остальные должны быть совершенством.
— И потом, — сказала Ленни, — разве ты настолько безупречен, чтобы требовать от нас совершенства? Ты всегда честен? Ты не делаешь ничего, что можно порицать?
Он взглянул на нее и встретил ее взгляд, потом отвел глаза.
— Мне хотелось, чтобы вы сделали меня частью вашей семьи. Но вы не хотите: вы наблюдаете за мной, как будто думаете, что я нападу на вас или что-то у вас отберу. Разве недостаточно того, что я люблю Эллисон? Разве это не сближает нас? Я хочу, чтобы у меня была целая семья, а не часть, но вы не любите меня. Думаю, я понимаю, почему Феликс не принимает меня, но вы-то какою черта?
— Почему ты здесь? — спросила Ленни.
— Здесь?
— Почему ты женился на Эллисон?
— Потому что люблю ее. Она моя жена, у нас сын. Что за вопрос, черт подери?
— Почему ты встретил Эллисон?
Голос Бена звучал осторожно.
— Ведь она рассказывала вам, как мы встретились.
— А ты не подстроил вашу встречу?
— Подстроил? Что, черт возьми, это значит? Как будто я знал, кто она такая! Да как бы я узнал, кто она такая? — Он остановился, уловив, что протестует слишком горячо.
— А вас интересовало, как обстояло дело с её первым мужем?
— Нет. Но оказалось, что он женился на ней из-за денег.
— И вы думаете, что я тоже?
— Не знаю. Я не знаю, чего ты хочешь от нас.
— Любви. Семьи. Людей, о которых я забочусь и которые заботятся обо мне.
— И это все? С самого начала?
— С самого начала, — сказал он ровным голосом. Он больше не беспокоился о том, чтобы не солгать Ленни. Он влюбился в Эллисон — он не ожидал этого, но влюбился — теперь только это было важно. Он не солгал бы о двух годах, которые они провели с Эллисон, но он бы что угодно напридумывала о том, что было до того.
Ленни покачала головой:
— К сожалению, я не верю этому, Бен. В тот первый день в аэропорту в тебе было что-то такое. Было не похоже, что ты влюблен в Эллисон; мы тебя интересовали гораздо больше. Ты выглядел… осторожным. И осмотрительным. Ты как будто хотел нас запомнить и вычислить, кто будет на твоей стороне. Ты будто ломал комедию.
— Неправда! О черт, да я не знаю, как я выглядел, но я в первый раз встречался со всеми вами, и я нервничал — да и любой занервничает! В конце концов, кто вы такая, чтобы обвинять меня, что вот я ломаю комедию? Как раз вы-то и притворяетесь: любящая жена, любящая мать, леди прокрадывается и выскальзывает из гостиничных номеров.
— Как он похож на отца, — четко произнесла Ленни, — такой же горячий.
— Мой отец?
— И ты так похож на него. Мне хотелось думать, что не похож, но сходство большое.
— Мой отец? Да что, черт побери, вы знаете о моем отце?
— Мы были любовниками. Мне было девятнадцать, а ему…
— Что? Минуту. Вы и мой отец были… Это какая-го дурацкая шутка?
— Я знаю, это звучит так…
— Вы сказали, что мой отец и вы были любовниками? Что за чушь собачья? А моя мать? А я? Где был я?
— Твоя мать бросила Джада, потому что он пил. Ты жил с ней. Тебе было восемь, почти девять. Я встретила Джада и влюбилась в него, и мы прожили вместе год. Я любила его, — голос ее дрогнул, она остановилась, затем продолжала: — Больше чем кого-либо за всю жизнь.
Бен не мог этому поверить:
— Вы знали моего отца? И не сказали мне об этом?
— Я ждала. Я думала, что ты знаешь — из-за Джада. Не знаю почему, но я не могла придумать другой причины для такого невероятного совпадения. Да я и не знала, как заговорить с тобой о нем. Ведь я никогда ни с кем не говорила о нем; я не знаю никого, кто бы мог понять, на что это было похоже — быть с ним и любить его, в то время когда многое не так, как надо. Она посмотрела на Бена. — У тебя волосы как у него, и профиль почти такой же, и эта морщинка между глаз, и улыбка… Он был очень несчастен, но какое-то время то, что было между нами, это было так хорошо; какое-то время у нас была любовь… и надежда…
Бен смотрел на свои руки, вспоминая загнанные глаза отца в последние месяцы жизни.