— Что ты хочешь сказать?
— Да ведь ты же ее видела, общалась. Характер у Хани не из легких.
— А что случилось? Почему она решила жить с тобой?
— Это из-за ребенка. Когда Хани забеременела, мама потребовала, чтобы она от него избавилась. Думала, это разобьет ей жизнь, совсем девчонка — и с ребенком. Хани отказалась. Тогда мама сказала — прекрасно, отдай его на усыновление, а она и на это не согласилась. Слово за слово, они основательно поцапались, да и Кейт сказал свое веское слово. В общем, Хани ушла, а они ей вслед крикнули, чтобы не возвращалась. — Динни вздыхает. — Просто сердятся они друг на друга, вот и все.
— Кейт — это новый муж твоей мамы?
— Официально они не женаты, но фактически так оно и есть. Хороший мужик. Только нетерпим немного.
— Не представляю себе твою маму рядом с кем-то нетерпимым.
— Да, вот и Хани тоже не представляет.
— Но Хани, по-видимому, привыкла к более… комфортной жизни, нет?
— До семи лет она ездила с нами, а потом умер отец. Мне кажется, у нее это в крови. Она никогда не могла вписаться в обычную жизнь.
— Но… теперь, с ребенком… она же не сможет остаться с тобой навсегда?
— Конечно не сможет. — Ответ звучит резковато, и я скашиваю на Динни глаза. Он явно озабочен, в машине снова воцаряется молчание.
— А что случилось с отцом ребенка? — осторожно задаю я непростой вопрос.
— Что с ним случилось? Да ничего пока. Но случится, если я до него доберусь, — зловеще сулит Динни.
— Ясно. Он повел себя не как рыцарь без страха и упрека?
— Он — двадцатилетний идиот из города. Втолковывал Хани, что с одного раза нельзя забеременеть.
— Старая песня, — подмигиваю я. — И ему уже двадцать? Знал ведь наверняка, что врет…
— Я уже сказал, пусть только попадется мне… Хани не хочет говорить, как его фамилия и где он живет, — мрачно добавляет Динни.
Я хитро кошусь на него, улыбаюсь.
— С чего бы это, — шепчу я. — Знаешь, а ведь неплохо, наверное, растить ребенка вот так, жить, как вы живете. Разъезжать повсюду, где захочешь. Ни тебе ипотеки, ни работы от звонка до звонка, никакой мороки с яслями и детскими садами… Красота, свежий воздух и никаких соседей… — фантазирую я.
— Все это прекрасно для таких, как я, но для пятнадцатилетней девочки, незамужней и с ребенком на руках? Она ведь даже школу еще не закончила, — вздыхает он. — Нет. Придется ей возвращаться домой.
Я торможу перед домом. В окне кабинета так и горит свет, как я его оставила, освещая голые ветки ближайших к дому деревьев.
— Спасибо, Эрика, что отвезла нас. Ты здорово находишь общий язык с Хани, ты так ее успокаивала… вообще, ты молодчина, — благодарит Динни, держась за ручку дверцы.
— Может, зайдешь? Хоть согреешься. У нас есть бренди, и можно принять душ, если хочешь. Ты же весь в грязи, — предлагаю я.
Он смотрит на меня, как раньше, иронично, склонив голову набок.
— Ты предлагаешь мне душ? — улыбается он.
— Что захочешь. Чистая футболка, думаю, тоже найдется. — От смущения я путаюсь в словах.
— Не думаю, что это удачная мысль, Эрика.
— Господи, Динни, да что же это такое! Это ведь просто дом. И ты здесь желанный гость в любое время. И совершенно не нужны эти церемонии, я просто предлагаю тебе воспользоваться удобствами.
— Не уверен, что уж настолько желанный. Я ведь заглядывал на днях, разговаривал, с Бет. Она меня внутрь не пустила, — тихо говорит он.
— Знаю, — произношу я раньше, чем успеваю остановиться.
Динни смотрит на меня непонимающе.
— Я все слышала. Я была наверху, на лестнице, — оправдываюсь я.
Динни делает мне большие глаза:
— Узнаю старушку Эрику.
— Так ты войдешь? — улыбаюсь я.
Динни долго молча смотрит на меня, и я начинаю чувствовать себя неуютно. Потом он оглядывается и смотрит в окно, на неприветливую бурную ночь.
— Ладно. Спасибо, — кивает он.
Я провожу Динни в кабинет. Огонь погас, но здесь еще очень тепло. Подойдя к окну, я задергиваю шторы.
— Господи, какая же тут темень! В Лондоне шторы нужны, чтобы отгородиться от света, а здесь — от темноты, — замечаю я.
Ветер швыряет в стекло сухой лист и не дает ему упасть.
— Ты по-прежнему утверждаешь, что плохой погоды не бывает? — лукаво интересуюсь я.
— Да, но признаю, что на мне сегодня определенно была неподходящая одежда, — уступает Динни.
— Садись. Я схожу за бренди, — говорю я.
Крадучись войдя в гостиную, стараюсь не шуметь, беру графин и два хрустальных стакана. Тихо прикрываю за собой дверь.