— День на день собирались к вам, в Теплодворье, да все бог не приводил, — заговорила мать певуче. — Едва с огородом управились, а тут вот сенокос…
— Я поняла, — согласилась Надя, хотя в сенях уже ждали матери с детьми на руках. — Ведите мальчика. Что с ним?
Мать вышла и скоро вернулась с сыном. Он шагнул смело, но, увидев двух женщин в белых халатах, заробел, попятился. Манефа легонько подтолкнула его: «Иди, иди, чего ж ты…» Вася-Казак о чем-то громко спорил под окном с Петиным отцом.
— Не бойся, Петуня, не бойся, они не будут это самое… резать… — успокаивала мать сына.
— Что за глупости — резать! — возмутилась Манефа.
— Ничего! — остановила ее доктор. — Подойди, Петуня. Сколько тебе лет? Тринадцать. Думала — больше. Перешел в шестой класс? А как учился в пятом? Да, лицо у тебя серьезное.
— Он у нас серьезный мальчик, учится старательно, — ответила за сына мать.
— Сними рубашку, дай я тебя послушаю.
Петя долго снимал рубашку, спешил, путался, никак не мог вылезти из ворота. Манефа попыталась помочь ему, но, не разобравшись в рукавах его рубашки, отступилась. Тогда мать, положив руку на его спину, погладила по лопаткам и осторожно сняла рубашку. Петя тяжело дышал, лоб его покрылся испариной.
— Успокойся, — сказала доктор, — что у тебя болит? На что жалуешься?
— Я не жалуюсь! — сказал твердо мальчик, и доктор заметила, как дыхание у него выровнялось. — У меня иголка в сердце. Она колет.
— Как же она попала туда?
— Как? Непонятно? — Петя удивился.
— Ну-ну, не дыши, я послушаю твое сердце. — Врач стала прослушивать грудную клетку мальчика. Фонендоскоп прилипал к влажной коже.
— И ничего вы не услышите. Вот если бы боль могли услышать. Ой, колет! — Петя схватился рукой за грудь.
— Да ничего у тебя не колет, — рассердилась Манефа.
— Колет. Я же знаю, там иголка. Я слышал, как она шла по жилам…
— Как, расскажи… — Надя распрямилась, сунула в карман фонендоскоп, взглянула на Манефу: та молчала.
— Мы играли у Сережи Шароварина, ну что возле клуба живут. И вдруг меня в палец ноги кольнуло, в большой. Гляжу: на полу что-то блестит. А это обломок иглы. Игла впилась мне в палец и сломалась. Я чувствовал, как кончик шел к сердцу. По ноге, а потом под лопаткой.
— Это была невралгия, воспаление нерва.
— А почему всю ногу кололо? От пятки до сих пор? — Он показал на тазобедренный сустав.
— Тоже воспаление нерва. Седалищного. Наверно, застудил. Иголка не может идти по сосудам. В пальце ноги мельчайшие кровеносные сосуды, капилляры, ты уже изучал анатомию и физиологию человека?
— Изучал…
Видя, что спор бесполезен, мальчика ничем не убедить, Надежда Игнатьевна отпустила его и долго беседовала с матерью. Война, что же ждать от детей? Голодали. Ели лебеду, полову. Хлеб-то, почитай, только сейчас увидели, да и то не всытую. Да еще отец приходил в сорок третьем контуженый, мальчик пугался его.
— Вбил себе в голову, ничего не можем сделать. — Мать завсхлипывала. — Один он у нас. Двое в неметчине полегли, двух недель не дожили до мира. Как сговорилась судьба: все по нас да по нас… — Женщина закрыла лицо ладонями.
— Мальчика возьмем к себе, полечим. Хорошо бы в пионерский лагерь его послать, чтобы отвлекся от всего… Забудется, пройдет. У мальчика до крайности истощена нервная система. На почве дистрофии, я считаю.
— От бескормицы, значит?
Мать снова всплакнула, но быстро справилась с собой.
— Мы-то в чем виноватые? А вот виноватой по гроб буду себя считать. Этот крест на мне. А он-то чем виноват? Полечить я его к вам приведу. Мы уже наслышаны: доктор новый приехал. Дарью нашу от смерти увел.
Приняли еще двух мальчиков и трех девочек — их матери торопились кто на покос, кто на ферму, кто в село за солью. Все они, кроме одной девочки, были со следами дистрофии. У пятилетнего Феди Краева ломались ногти, и мать никак не могла понять, что это вовсе не от копания в земле, нет, а когда рос, ему не хватало питания. У трехлетней Сычевой Лены голая голова, как у младенца. У Сычевой Тани глухота. Лечили? Как же, как же… То уйдет, то опять вернется глухота эта проклятая. Опять нервы!
Надежда Игнатьевна осматривала четырехлетнюю девочку Бобришину Стешу и не могла понять, почему же у нее такие странные зубы, из-за которых не закрывается рот.
— Манефа, погляди!
Манефа нагнулась над девочкой, взяла ее за подбородок. Девочка испугалась, заплакала.
— Доктор, да у нее зубы как у травоядного. Видите, какие резцы.