— Возьми, если вернется. — Надя сразу замолкла и отвернулась. Да, уехал, не подождал. Обидела, сильно обидела его. Не ожидала, что мысли о нем заставят забиться сердце. Опомнясь, она поймала себя на том, что до боли сжимает коленки.
— Знаю, не отдашь… Как бы не так.
— Да что он, вещь, что ли?
— Для тебя вещь. Наперед знаю, не ужиться вам. Сухая ты, бабы в тебе нет…
— Ну и ладно, зато в тебе с избытком. Ложись и закрой рот, а то вытряхну дурь из тебя на правах подруги.
Манефа бросила на пол матрац, со стоном упала на него. К ней подполз Серый. Манефа схватила его, стала целовать в морду, а он, не понимая ничего, визжал и барахтался.
— Оставь щенка! — строго крикнула Надя.
— Ну и подавись им! — Манефа отстранила щенка, затихла. Надя ждала, что она что-нибудь скажет. Неужто так и оставит со злости высказанные слова о том, что бабы в ней нет? И не возьмет их, эти слова, обратно? Обидно все же. А может, так оно и есть? Какая в ней баба? Генератор, рентген, диспансеризация, ревматизм. По первым результатам диспансеризации в Бобришинском колхозе ревматизмом болеет чуть ли не каждый десятый…
Стоп! Глупая девчонка сбрехнула, а ты переживай. Нет и нет! Поспи еще немного. Но уснуть она уже не смогла, провалялась и в семь, как всегда, встала. Ее «академическое» время сегодня приходилось на дорогу. Наконец договорилась о враче с заведующим райздравом. Мигунов с весны жил в колхозе уполномоченным. Приехал на пленум райкома партии. Побывать у него надо непременно, а то ведь снова уедет в колхозы уполномоченным на уборку и хлебозаготовки. Было бы здорово побывать у Дрожжиной — первого секретаря райкома. Сунув в саквояж учебник по детским болезням, Надя заторопилась в дорогу. По пути решила зайти к Зое Петровне, чтобы дать необходимые распоряжения на день. Застала старшую сестру в ее каморке. Зоя сидела, уронив голову на стол, на котором были разбросаны истории болезни. Подняла заплаканное лицо, черные глаза с тоской смотрели на Надю.
— Что случилось, комиссар?
Наде нравилось называть парторга комиссаром. Это было для нее кусочком военного порядка, от которого не хотелось отвыкать.
Старшая сестра выглядела удрученной и растерянной. Доктор едва добилась, в чем дело. Оказывается, в очередной раз запил муж, хоть из дому беги. На беду, узнала о своей первой, еще довоенной, любви — в Новограде в газете работает. Разволновавшись, Зоя опять всхлипнула.
— Ну-ну, комиссар, не хлюпать! — Надя обняла Зою за плечи. — У меня, видишь, тоже…
— У тебя что… Ты ничем не связана. Да и мужик-то — заглядение. Любить будет, жалеть.
— Любить, жалеть? Откуда знаешь?
— Не затворенный. Таких сразу угадать можно.
Надя вздохнула:
— Да, у каждого из нас свои зарубки на сердце, Зоя… Что ж, я поеду. Ты не забудь насчет политинформации. И для персонала, и для больных… Нет, нет, не возражай, и для больных тоже. Раз они у нас, считай их в нашем коллективе. О пятилетке расскажи. О новых стройках. Да… Значит, заведующий наш, говорят, хитрый?
— Верно, Надежда Игнатьевна, — подтвердила Зоя. — Вы с ним осторожнее: о рентгене ни-ни. Перехватит, другим отдаст. И сразу много не просите. Не любит.
— Да, значит, хитрый и обидчивый? Ну что мне из его хитрости и обиды? Мы ведь не кумовья… Не любит, чтобы просили? А тогда зачем он, если не помогать нам?
— Мало от него помощи, а все же начальник наш. Врачей проси.
— Намерена. — Надя задумалась, спросила: — Слушай, Зоя, а кто он, твоя первая любовь?
— Мирон Шерстенников. Я-то встречала его фамилию в газете, но думала: мало ли! А тут дозналась — он. — Зоя встала, выпрямилась, поправила укладку косы на затылке, попросила умоляюще: — Не будем об этом. Что прошло — не вернешь…
— Эх, горюшко горькое. — Надя тяжело вздохнула, подошла к окну. — Есть ли хоть одна баба на Руси, которую война не обидела? И мы тут все неустроенные… Ты вот… Лизке и Манефе жизнь — тоже не сладкий пряник.
— Себя-то забыла, Надежда Игнатьевна…
— Себя? Я что… — Повернулась от окна. — А знаешь, Зой, хоть и ничем ко мне не привязан Кедров, а жалко. Нежная душа у него, незащищенная.
— Если жалеешь — верни его.
— Ах, Зоя, Зоя, если бы все было так просто.
Маленький ростом, с добрыми морщинами на большелобом носатом лице, с неороходящей настороженностью в голубых, выцветших глазах, заведующий райздравотделом Леонтий Тихонович Мигунов встретил Надю приветливо, кажется, даже обрадовался ей, но заговорил суховато: