Надя сидела оглушенная. Как это она не подготовилась к беседе? Мигунов, этот мужичок с крестьянской практичностью и хваткой, мигом обезоружил ее. Спорить, доказывать бесполезно. У него известно загодя: осенью на бюро райкома заслушают, поскольку зима будет и дрова потребуются. Что ж, в другом месте докажу свое, в райкоме, к Цепкову поеду. Она встала.
— Я довольна нашей беседой, — сказала она, вдруг вспоминая Кедрова и разговор с ним: анализировать, обобщать, делать выводы. Надо было с фактами в руках, с выводами, от которых нельзя скрыться. А она пришла с голыми руками.
Мигунов снизу вверх пытливо осмотрел Надю, и глаза его вдруг блеснули не линялой, а настоящей синевой.
— Благодарите? — спросил он с некоторой неуверенностью. — Если первое наше знакомство вышло деловое, вы понятливо отнеслись к моим словам, то это — доброе начало.
— Я поняла вас, Леонтий Тихонович. Но поймите и вы меня: я отступать не буду.
Он подошел к ней, взял за локоть и, как старший, умудренный опытом, посоветовал:
— Главное в работе, девонька, не отрываться от земли. Чем человек тверже стоит на ней, тем он реже падает. А вот чуть не забыл — Домна Кондратьевна вас заждалась. Но сегодня пленум, день у нее загруженный. Постарайтесь попасть к ней в другой день, но не откладывайте, а то рассердите ее. А это кому на пользу? Я же уеду. В селе Пыжи моя постоянная летняя прописка.
Надя вышла из райздрава, одноэтажного зданьица в глубине пыльного двора. День был жаркий и душный — канун страдной поры. От знойного марева побледнело голубое небо.
«Как я опростоволосилась! — подумала она, чувствуя огонь на щеках. — К Цепкову пришла с доказательной заявкой. Операция без рентгена, она одна что значила… А перед Мигуновым выглядела как жалкая просительница. А Кедров-то — подишь ты… Умен: «Анализировать, обобщать, делать выводы». А я не сделала».
Она обдумала свои ближайшие планы. Во что бы то ни стало надо поехать в Новоград, уговорить Анастасию Федоровну бросить канцелярию и переселиться в Теплые Дворики. В госпитале для инвалидов узнать, что с Кедровым. Чертовски бездушно с ним обошлась. В конце концов он для нее просто больной. Не вешаться же ни с того ни с сего ему на шею?..
Надя повертела в руках телеграмму, будто не поняв ее содержания, передала Зое.
— Ну что, парторг, скажешь? Какой апломб! Вот это гусь!
Зоя Петровна пробежала глазами фиолетовые, чуть смазанные строчки:
«Встречайте! Надеюсь на самые лучшие условия для приложения сил и научных познаний. Гоги Вачадзе».
Она осторожно положила телеграмму на стол, рука ее дрогнула.
— Человек серьезный, видать… Надо бы и на самом деле встретить…
— Как хочешь, — уклонилась Надя. Ей не нравилось, что старшая сестра придавала значение шутливой телеграмме практиканта. Веселый человек этот Гоги, что тут такого?
Но ни в тот день, когда Вася-Казак впервые выехал на разъезд встречать заинтриговавшего всех врача-практиканта, ни в последующие дни он не появлялся. Зоя волновалась, посылала на разъезд тех, кто был свободен от дежурств. Люди ходили, надеясь поразвлечься веселой картиной, но не удавалось. И надо же было случиться такому: именно в тот день, когда Гоги Вачадзе сошел с поезда, на разъезде его никто не ждал. Вроде бы собиралась Манефа, но в последнюю минуту ее послали подменить Лизку, у которой заболел ребенок. Вася-Казак уехал с главным врачом по участку. Единственным свидетелем необыкновенного события оказался дежурный по станции, старый железнодорожный служака Забродин в потертой форменной куртке и фуражке с красным верхом. Он обменялся с машинистом паровоза жезлом и, направившись в дежурку, вдруг увидел на перроне, или, вернее, там, где должен был возвышаться перрон, человека с темным лицом, черными вьющимися волосами в черном, хорошо сшитом костюме. На всем этом черном неправдашной белизной выделялась рубашка. Первое, о чем подумал Забродин, было пугающее: иностранец… Может, турок, может, бразилец или индус. «Этого еще у нас не бывало», — продолжил свою мысль Забродин, разглядывая два необыкновенной величины чемодана, стоящие на земле, дубовый бочонок ведра на полтора и кожаный мешок, невиданный в этих местах.
Приезжий оглядел разъезд, и на лице его не отразилось ни растерянности, ни любопытства: кажется, он ожидал увидеть именно то, что увидел.
— Дорогой! — обратился он к дежурному гортанным голосом с таким акцентом, который сразу выдал в нем грузина. — Помоги мне добраться до больницы… Как ее называют? Теплые Дворы? Грузин никогда не забывает доброго дела, кто бы его ни сделал.