— И вовсе нет, — ответила женщина, — ветер в лицо, а пыль остается позади. — Подавая Наде руку, представилась: — Дрожжина, Домна Кондратьевна.
Надя пожала крепкую жесткую руку и, прежде чем назвать себя, подумала: «Вот она какая, Дрожжина, хозяйка Великоречья, как ее тут иные называют…» И назвалась.
— Ну вот где мы с вами встретились! Все же настигла вас, неуловимая майор Надежда. — В голосе секретаря райкома слышались и усмешка, и настоящая, хотя и прочно скрытая радость: «Все же настигла». — А ведь только от Леонтия Тихоновича и слышу о вас. Пристально изучает вашу работу.
— Не изучает, зачем такие слова? Подглядывает, как свекор за невесткой. Не знаю, кто из нашей больницы ему докладывает о каждом моем шаге. Узнаю — выгоню.
— Да вы серьезная, майор Надежда! — Дрожжина крепко, как в кресло, села рядом с шофером, женщиной лет тридцати. — Так ли это, как вы думаете? — обернулась Дрожжина к Наде и в то же время к шоферу: — Тронулись!
— Так, — ответила Надя, вспоминая, как явилась тогда к заведующему райздравом Леонтию Тихоновичу Мигунову, как стала докладывать о делах и мыслях. Он все уже про нее знал и все уже решил.
— Какой выход? — спросила Дрожжина и за нее ответила сама: — Личная связь, общение. Разве не так?
— Нет, не так. Выход — доверять.
На повороте машина выскочила на берег Великой, и Надя увидела реку в свете вечернего солнца. Малиново-красный свет лежал на воде. В синей влажной дымке стеной вставал зеленый и высокий противоположный берег. Наполовину высунувшись из воды, темнела лодка. Человек поднялся к самому краю берега. Еще миг — и он исчез за его гребнем. Внизу, у самого уреза воды, чуть дымился костерок. Что-то знакомое было в фигуре человека. И эти несколько шагов вразвалку, которые он сделал, прежде чем скрыться…
Газик остановился у конторы, уже знакомой Наде избы с крыльцом, и она вышла из машины вслед за Дрожжиной. Жалела, что приехали вместе. К Бобришину теперь не скоро попадешь. И чего доброго, Дрожжина потащит ее везде с собой. Только этого Наде еще не хватало! И на самом деле, Дрожжина спросила насчет ее планов, не хочет ли встретиться с Кириллом Макаровичем. Уже знакомы? Скорая вы! С войны еще? Редкостное дело! Кирилл Макарович человек не из легких. Но колхозу повезло — уже несколько лет Бобришин работает бессменно. В других — что ни год, то смена власти: то в армию призовут, то напрокудит, хозяйство пустит под откос. Правда, грешок есть и за Бобришиным: многое делает на свой страх и риск, не то чтобы законы нарушает, а так ловко обходит, что диву иной раз даешься. Прокурор давно на него зуб имеет, блюстителя законов приходится иной раз сдерживать: колхоз жалко и Бобришина.
— Так это хорошо или плохо, что Бобришин такой? — У Нади вдруг вспыхнул новый интерес к Бобришину, и на Дрожжину она взглянула уже другими глазами.
— И хорошо и плохо, — ответила Дрожжина, помолчав. Сделала несколько шагов в сторону крыльца, остановилась, резко повернулась к Наде. — Да, да! То и другое. Хорошо, что колхоз последние годы войны исправно сдавал хлеб, картошку, выполняя разные работы. Без долгов из войны вышел. Но есть другая сторона… Ее со счетов не сбросишь…
— Что же еще надо? — удивилась Надя. — Какая другая сторона?
— Парники понастроил, ранней овощью на рынке поторговывает. Машины покупает. Трактор трофейный раскопал где-то. Будто бы на заводе из металлолома ему собрали. А недавно прокурор приходит: дело завожу на Бобришина. Сенокосными угодьями вольно распоряжается.
Надя вспомнила слова Дарьи: «Покосить дает, не преследует… Хороший мужик. В иных местах строгости». И спросила:
— А этим он нарушает законы?
— И да и нет, смотря как глядеть. Ну ладно об этом. У меня к вам разговоров много. Когда бы нам поболтать по-бабски? Вы тоже к Кириллу Макаровичу? Так… Но я его займу надолго. Будет заседать партийное бюро. Правление. Допоздна.
— У меня всего одна минута. Разрешите пообщаться о ним до ваших бесед и заседаний? — попросила Надя.
— Что ж, если у вас секреты, я его сейчас пришлю. — Дрожжина решительно поднялась на крыльцо и скрылась в дверях колхозной конторы. Минут через десять неторопливо, поддерживая руку, спустился Кирилл Макарович. Бросилось в глаза спокойное выражение его загорелого до черноты лица. Резко выделялся обруч светлой кожи на лбу. Поздоровались, сели на скамью под окном. Надя, упершись взглядом в вытоптанную землю у скамейки, не знала, как начать разговор об установке генератора. В колхозе горячая пора, а она лезет со своими просьбами! Разговор все же начал Бобришин, выручив ее. Он спросил о щенке. Надя, о удовольствием рассказав о Сером, с такой же легкостью высказала свою просьбу насчет установки генератора.