— Чудесная девочка. — Вернувшись, Родика улыбнулась мне. — Здесь детей уже не осталось.
— Я заметила. А вы почему не уехали?
— Да куда тут уедешь, когда всё хозяйство здесь. — Она шумно вздохнула и плюхнулась на стул, подтягивая к себе чашку. — У сына семья молодая, живут в столице, там всё дорого. А у нас тут домашнее, мы им высылаем, и нам тоже хватает, больше и не надо.
— Внуки? — чисто из вежливости поинтересовалась я.
— Внук, пока только один. Маленький ещё, цыцу сосёт. Вот подрастёт, поедем в гости, а пока только мешать им будем.
Родика внезапно замолчала, поднесла чашку к губам, но к чаю так и не притронулась. Только смотрела вперёд, уставившись в одну точку, словно о чём-то задумавшись опять. Эта заминка заставила и меня задуматься над последними её словами.
— А почему не пригласите их погостить сюда?
Родика нахмурилась, затем махнула рукой и решительно отпила чаю.
— Эй да. Куда им здесь гостить? Холодно, народа нет.
— Можно летом? — предложила я.
— Тут всё равно холодно. Сама же понимаешь, дома на откосе, обдувает со всех сторон. Не хочу, чтобы они заболели. Ты пей, пей, — мгновенно переключилась она.
Я натянуто улыбнулась и принялась допивать чай. Когда прошло несколько часов, а бутылка в потайном кармане Родики опустела, я засобиралась домой, и как раз вовремя: снаружи донёсся скрип — это открыли калитку. Я зашла за печку, придерживая одной рукой тяжёлый ковёр, и склонилась к Настеньке. Она уже спала, поэтому пришлось её осторожно потрясти, чтобы разбудить.
Из-за спины раздался басистый мужской голос, говорящий что-то на другом языке. Настя наконец открыла глаза. Я сказала ей найти пальто и обернулась, чтобы поздороваться с вернувшимся домой Мирчей.
— Буна сеара. — Он тоже расплылся в улыбке, а затем обратился к своей жене. — Ты чего на стол не накрыла?
— Накрыла-накрыла, — поспешила вмешаться я и опустилась на одно колено, помогая Насте обуться. — Не волнуйтесь, просто мы думали, что ненадолго заскочим.
— Эй, так не делается, — не уступал Мирча.
— Не цепляйся к девочкам, — одёрнула его Родика. — Я вам печенья дам домой, чтобы дочка ела.
Она опять ушла в другую комнату, а Мирча тем временем уселся за стол, смерив меня непонятным взглядом. Настенька вцепилась мне в руку и нахмурилась, ещё не придя в себя ото сна. А мне не оставалось ничего, кроме как улыбаться.
Вскоре вернулась Родика, впихнула мне в ладонь ручки от пакета и уже привычно подмигнула, похлопав по руке. Поблагодарив её и Мирчу — на всякий случай — за гостеприимство, мы с Настенькой направились к дому. На улице было так темно, что я не могла разобрать даже как сделать один шаг. Чтобы перестраховаться, я подхватила Настю на руки, дала ей держать пакет, вытащила из кармана телефон и включила фонарик.
На небе не оказалось ни звёздочки, да и луны не было видно, видимо, их затянули тучи. Завтра или сегодня ночью пойдёт дождь, а может, даже и снег. Но несмотря ни на что, я смело шагала вперёд, стараясь не смотреть никуда, кроме как под ноги на бугристую тропинку, освещаемую слабым светом мобильного фонаря.
Вернувшись домой, я в первую очередь отнесла дочку в постель. В пути она опять задремала у меня на плече, но ношу не выронила. Я забрала из её рук пакет, укрыла дочку одеялом и спустилась на первый этаж. Поговорить с Мирчей так и не удалось, это просто вылетело у меня из головы. Решив заняться этим завтра, я наконец принялась разбирать презент от Родики.
В пакете оказалось не только печенье, но и банка с вареньем, кусок домашнего твёрдого творога — если я не ошибаюсь, тут его называют брынзой — и какая-то выпечка. Такого я, признаться, не ожидала. Мы только приехали, а соседи уже проявились с лучшей стороны. К тому же, в голове всплыло слово, сказанное соседкой Насте: пуишор. Оно мне казалось смутно знакомым, но вспомнить, где и от кого я слышала его раньше никак не получалось.
Я быстро расставила всё по местам, вздохнула и замерла, так и оставшись стоять посреди комнаты, не зная куда себя деть. Это был такой странный ступор, будто что-то глубоко внутри меня затаилось в ожидании. Некий таинственный симбиоз внутреннего и внешнего миров. Я принялась озираться по сторонам, остро ощущая свою беспомощность. В горле будто стал комок, давя и душа меня, мешая вдохнуть нормально. Хотелось зажмуриться, но и это не удавалось. Тело начал бить лёгкий озноб. Знакомое состояние, отчего-то очень и очень мне близкое. Но почему?