Жрец кивнул двоим в форме, меня взяли с обеих сторон под руки и потащили к выходу. Вели через весь город, я шла молча, оглядываясь по сторонам. Куда Щегол подевался?
Булыжная мостовая, по бокам каменные дома в два этажа. Резные белые ставенки и горшки с цветами в открытых окнах. Тяжёлые дубовые двери, с кольцами вместо ручек, и кованые решётки на нижних этажах. Я так и не поняла – боятся они тут воров или нет. Как будто выборочно – на нижних этажах трясутся от страха, поднявшись на верхний этаж, становятся беспечными романтиками.
Проезжали по мостовой экипажи и повозки, спешили по своим делам горожане, но, завидев нашу процессию, уступали дорогу, кланяясь или приседая перед жрецом.
Мы вошли в храм Всесильной матери. Он был большим и светлым. Наш, на острове, был не чета этому. Эти двое, что вели меня, поклонились жрецу, он возложил руку поочерёдно им на головы и они, развернувшись, вышли из храма.
– Теперь поговорим, юная тьерра? – он усаживался на высокий стул с резной спинкой. – Очень уважаемый тьерр нашего города обвинил тебя в ведьмовстве. Ты знаешь, что это значит?
Конечно, я знала. Не признаться – попасть в острог и пятьдесят плетей на главной площади, после которых не все и выживают. Кто калекой остаётся, кто и вовсе с душой прощается. Ну там, вроде как, расследование должны провести, но ни одного случая такого не помню.
А признаться – пройти очищение и душевное и телесное. Переродиться, то есть – волосы состричь, от имени отречься и при храме вовек остаться, молить Всесильную мать, чтобы забыла о моём глупом отступничестве.
Выбора-то и не было, по сути.
– Но я ж не ведьма! Ну какая с меня она? – жалостливо спросила я, кусая губы. – Я, если б ведьмой была, уберегла бы шхуну нашу от пиратов, и мужа бы спасла, и отца от смерти, и маму от безумия! – я разревелась.
– Рассказывай всё, – он указал на лавку.
Я села и рассказала всю свою нехитрую жизнь.
Три дня я провела при храме. Рядом со мной, неотступно, все эти три дня, находилась сестра Сандра. Поутру поднимала с первым лучом солнца, заставляла молиться на каменном полу, застланом циновкой, затем омовение, завтрак, чёрная работа, обед, учёба в классе с девочками наукам, этикету и послушанию; общая вечерняя молитва в храме, туалет и сон.
Спокойная, размеренная жизнь могла кому-то быть в радость, но не мне! Мне не хватало моря, солнца, солёных брызг, крика чаек, суеты порта, ветра в парусах и… Сияна. Я не поняла и сама, как так получилось, что он пророс в меня, стал моей важной частью. Он, мой муж. И какой же я была дурой, спрашивая у каждого встречного матроса в каждом порту про Ёмая, когда счастье моё шагало рядом, смотря на мои выходки взбалмошного ребёнка сквозь пальцы своими серыми серьёзными глазами. Мне нужно найти его семью, они, наверное, смогут помочь, раз у них есть имя, возможно, у них есть и деньги. Мне всего-то нужно нанять корабль и охрану, заявиться на рудник и выкупить свою команду и главное его, того, за которого болит сердце.
Вечером сестре Сандре стало дурно и она осталась ночевать у сестры Лоры. Я осталась в её комнатушке одна. Ночью меня разбудил камешек, кинутый прямо мне в постель и свист.
– Ася, проснись!
– Нёнька, ты?
– Ну а кто ж?
Я подскочила с кровати и кинулась к высокому окну, что находилось над кроватью сестры Сандры.
– Наконец-то ты одна, уж и не чаял, – зашептал малец, через крупную решётку просунув голову. – Выбираться тебе надо, Ась. Жрец, как ты появилась, гонца послал в столицу, ответа ждёт. Он этому, обознику нашему, объяснял,
почему тебя не секли на площади.
Сказал, не ему решать твою судьбу: в кандалы тебя, как аферистку, за то, что Сияновой женой назвалась, а по сути ею не являешься – брак не консумирован, просто ты на деньги его семьи позарилась или отправить тебя туда, в столицу прикажут, и сами накажут. А он права не имеет твою судьбу решать, так как ты теперь не простая дочь сапожника, а жена человека с известным именем. Во как.
– Что делать-то?
– Бежать надо. Лилиан поможет. Она больной сказалась, дома на сей раз осталась, с обозом в порт не пошла, мужа проводила. Схоронит нас, потом уйдём сами дальше.
– Может, дождаться гонца? Вдруг семья Сияна примет?
– Так, не к семье гонец ушёл, а к жрецу тамошнему или к самому королю, поди знай. Семья и не узнает вовсе. Жрец решит, что ты не ровня и тоже в кандалы, да на рудники поедешь.
– Ты прав. Бежать надо. Только как?
– Я за колонной в храме спрячусь, на вечерней службе дверь открою. Ты тихонько, по краю, и выскакивай, да беги прямо два квартала, если меня рядом не будет, там свернёшь направо и ещё квартал пробежишь. А дальше дверь с отметкой смотри по левой стороне.