К утру туман спал и река уходила вправо, нам же нужно было в другую сторону. Мы причалили к мосткам, вверх от которых вела тропинка и виднелись треугольники крыш.
Дальше предстояло идти пешком.
– Может, лошадь у местных купим и вдвоём поедем? Денег ещё хватит. Или вон лодку отдадим, – предложила я.
– И нас сразу сдадут жрецовым прихвостням? – не согласился Щегол.
– Пешком пойдём, может, в другом селении купим или обоз встретим. Около двух дней пути, потерпи, Ась.
Я вздохнула и поплелась за ним на тракт.
К исходу второго дня, грязные и пыльные, мы вошли в столицу, заплатив пошлину. Пройдя квартал от городской стены, не смогли пройти мимо трактира.
В полутёмном зале было многолюдно и пьяно. У стойки мы оплатили хозяину за комнату и ужин наверху, и скорее поднялись по лестнице, подальше от криков и ругани пьяных завсегдатаев. Вскоре двое парней и женщина, жена хозяина, принесли нам ужин и четыре ведра горячей воды в лохань, извинившись за её отсутствие в комнате, в связи с большим наплывом гостей на выходные дни в столицу.
– Что-то малой на братца-то не похож, – заметила вскользь хозяйка.
– Да, не братец, – согласилась я. – Мужа брат. Его муж ко мне приставил. – И подняла запястье, на котором появился бледный узор и пропал.
Хозяйка кивнула и вышла вслед за парнями. Я же порадовалась: Сиян жив!
– Аська, тут дверь такая хлипкая, давай, ты спать ложись, я посторожу.
– И что ты сделаешь, защитник? Я смою грязь пойду.
Я слила два своих ведра, разбавила холодной и кое-как ополоснулась, главное – помыв волосы и сменив бельё.
– Я вот что подумала, – сказала, входя в комнату с кроватью, – может, переночуем на сеновале?
– Я тоже об этом подумал. Только побоялся, ты не согласишься.
– Иди, ополоснись, да хоть рубаху смени. Дай, Всесильная мать Лили всяких благ – собрала нас в путь.
Шум внизу перерос в драку, пока малец приводил себя в порядок. Затем мы поужинали, впервые за долгое время горячей едой, под содрогание стен и крики пьяных гостей. Потом открыли окно, прихватив покрывало, и по карнизу аккуратно пробрались на крышу пристройки, оттуда на навес сеновала, юркнули внутрь и, расстелив покрывало, устроились спать под фырканье лошадей внизу.
Утро нас встретило в лице хмурой хозяйки, стоящей над нами. Она громко с кем-то говорила, кто тяжело поднимался к нам по приставной лестнице:
– Вот, посмотрите тьерр, любезничают на сеновале, мальчонка-то мал совсем, а эта шальная ещё и замужем!
Я спросонья непонимающе уставилась на хозяйку и на лысую макушку в обрамлении редких светлых волос, что поднималась по лестнице. Рядом с хозяйкой встал человек в форме местной власти. Он обтёр рукавом свой лоб и водрузил на голову шлем.
– Так-с, что мы тут имеем? – страж оглядел наше импровизированное ложе. – Всё понятно. Прелюбодеяние в доме порядочных людей.
– Мы просто спали! – возмутилась я. – Мы одетые! И мы честно заплатили за номер!
– В котором сломали дверь! – вставила хозяйка.
– Ну вы же и сломали, чтобы внутрь попасть. Она ж закрытая была!
– Прекратить! – повысил голос страж. – Все за мной. И без шуток, – предупредил он.
Я растолкала Щегла. Он умудрился не проснуться при таком шуме. Устал малец от наших скитаний.
Мы спустились вниз, где нас уже нетерпеливо ожидали. Увидев сумку у меня на плече, хозяйка спала с лица. Она думала, что сумка осталась в номере, надеясь поживиться, ведь я доставала кошель, расплачиваясь с ней. Пусть он был уже наполовину пуст, но завидущие глаза хозяйки и выражение её лица всё сказали за неё.
Тот, с лысой макушкой, шёл впереди, потом мы, и замыкали процессию ещё двое с алебардами.
Нас привели в тюрьму! В настоящую такую тюрьму, с решётками вместо дверей, за которыми находились пленники. Меня и Щегла втолкнули в разные двери и мы оказались в разных камерах, разделённых такой же решёткой вместо стены.