- Правда, у Винслоу с Гетлифом так ничего и не получилось, когда они попробовали перетянуть его на свою сторону, - заметил Браун. - И я думаю, что мы вполне можем рассчитывать на его последовательность. Он, по счастью, относится к вам с искренней симпатией.
- Меня это, признаться, до сих пор удивляет, - вставил Джего. - Но как бы то ни было...
- Как бы то ни было, - перебил его Кристл, - других ненадежных союзников у нас нет.
Джего сказал:
- Вы трое по-настоящему надежные сторонники именно потому, что знаете обо мне все самое худшее. Если кто-нибудь из вас перестанет меня поддерживать, я потеряю не только должность ректора. Я навсегда потеряю веру в себя.
- Короче, других ненадежных людей в нашей партии нет, - повторил Кристл. - Все остальные будут поддерживать вас до конца. Вы можете твердо рассчитывать на пять голосов. Мы вас не подведем.
Джего благодарно улыбнулся.
- Итак, - сказал Браун, - сейчас самое главное для нас - удержать Пилброу. Если он останется нашим союзником, Кроуфорд в ректоры не пройдет. Большинство - хотя и не абсолютное - у нас. Тем более что Кроуфорд решил не голосовать за себя. Я, правда, человек земной, грешный, и не удивлюсь, если он передумает. Вам, кстати, вскоре предстоит договориться с ним, как вы распорядитесь своими собственными голосами. И учтите - они могут оказаться решающими.
- Да, теперь вам обязательно придется об этом договориться, - сказал Кристл.
- Как раз сегодня я получил от Кроуфорда записку - он хочет со мной встретиться. Меня это, признаться, удивило...
- Наши противники тоже наверняка понимают, что этот треклятый перебежчик сделал ваши собственные голоса решающими, - зорко и настороженно глянув на Джего, проговорил Браун.
- Мне придется с ним встретиться, - сказал Джего. - Отказаться было бы неприлично.
- Но будьте очень осторожны. Любое предложение, каким бы безобидным оно вам ни показалось, надо тщательно обдумать. Поэтому не связывайте себя обязательствами, не решайте ничего сразу. - Давая Джего подробнейшие наставления, Браун немного оживился, но потом снова помрачнел.
- И я опять вынужден вас предостеречь... - Браун нерешительно замолчал; Джего не смотрел на него. Через несколько секунд Браун заговорил снова медленно, с трудом подбирая слова: - Мы были бы плохими сторонниками и друзьями, если б не решились вам сказать, что вы рискуете безнадежно проиграть еще до выборов. Или, говоря иначе, мы должны предупредить вас, что Найтингейл перешел на сторону Кроуфорда отчасти из-за вашего собственного поведения. И если вы не перестроитесь, то навредите себе еще больше.
Джего промолчал.
Браун заговорил опять:
- С Найтингейлом мы и сами наделали много ошибок. Он разозлился на нас с самого начала. Но одна наша ошибка - я уже намекал вам о ней - разъярила его вконец: ему показалось, что кое-кто из нас ведет себя так, будто считает результаты выборов заранее предрешенными. Излишняя уверенность чревата, знаете ли, серьезными опасностями. Мне очень неприятно, но я вынужден предостеречь вас еще раз... - Браун замялся, немного помолчал и закончил: - ...что женские беседы за чашкой чая тоже не всегда бывают безвредными.
Брауну было неловко, но говорил он решительно и твердо. Джего сидел, опустив голову, и молчал. Браун, разумеется, еще помнил то утро, когда Джего, при намеке куда менее определенном, чем сегодняшний, ответил ему с резкой и враждебной отчужденностью. Брауну потребовалось все его дружелюбие, вся решимость и мудрость, чтобы заговорить об этом снова заговорить именно сегодня, когда Джего получил жестокий удар, потерял на время веру в свои силы и осудил себя.
- Спасибо за дружеский совет, - не поднимая головы, проговорил он. - Я постараюсь им воспользоваться... если смогу.
Внезапно он посмотрел на Брауна, и в его глазах вспыхнуло неподдельное волнение.
- Мне остается попросить моих друзей, - негромко сказал он, - чтобы моя жена не узнала об этих предостережениях. Она примет их исключительно на свой счет, и я просто не смогу вынести ее страданий.
- Но сами-то вы с ней поговорите? - настойчиво спросил Браун.
Мне показалось, что Джего не собирается отвечать. Но он сказал:
- Поговорю... если буду уверен, что это не причинит ей слишком сильного горя.
Слушая его, мы понимали, что перед нами приоткрывается глубокий и мучительный жизненный опыт. Никто из нас, даже Браун, не решился продолжать. Даже Браун не нашел в себе сил потребовать у Джего более определенного ответа.
Вскоре пришла с концерта миссис Джего и сопровождавший ее Рой Калверт. По иронии судьбы, она вернулась домой в превосходном настроении - я никогда еще не видел ее такой счастливой. Ей удалось попасть на концерт, где собралась вся элита Кембриджа, ее спутником был один из самых обаятельных молодых людей в нашем городе, и все знакомые разговаривали с ней необыкновенно дружелюбно.
Рой подошел к камину, а миссис Джего села рядом в кресло, кокетливо, снизу вверх посмотрела на него и сказала:
- Подумать только, ведь вы могли пригласить на концерт какую-нибудь совсем молоденькую женщину!
- Слишком молоденькие женщины, как правило, несносны, - отозвался Рой.
- Да, хотелось бы нам верить, что это правда, - проворковала миссис Джего.
- Вы прекрасно знаете, что это правда, - сказал Рой. - Признайтесь.
Он разговаривал с ней весело, чуть игриво и очень заботливо, так что она, ощутив на мгновение полную уверенность в себе, отказалась от своих обычных претензий и сварливых жалоб - я, пожалуй, ни разу не замечал в ней такой милой и наивно жизнерадостной привлекательности. Возможно, именно эти ее качества очаровали Джего двадцать пять лет назад.
Это было странное зрелище - радостно щебечущая пожилая грузная женщина в черном вечернем платье, которое ничуть не скрадывало ее массивности, и стройный, чрезвычайно изящный молодой человек, она сидела в кресле, а он стоял с ней рядом, спиной к камину, слегка откинувшись назад и опершись плечами о мраморную каминную доску.
Миссис Джего с улыбкой посмотрела на мужа и сказала:
- Я уверена, что провела время гораздо веселее, чем ты.
- Вероятно, ты права, - нежно улыбнувшись ей в ответ, согласился он.
21. ПРОПАГАНДИСТСКАЯ ВОЙНА
Когда леди Мюриэл открыла мужу правду, он попросил, чтобы к нему не пускали никого, кроме Роя. Но в конце триместра он передал нам, что хочет поговорить с каждым членом Совета. И вот что поразительно - он решил так поступить не для собственного удовольствия или успокоения, а ради нас. "Я уверен, что ему по-прежнему никого не хочется видеть, - печально заметил Калверт, - но он щадит наши чувства". Ройс понимал, что нам всем будет очень тяжело, если он не захочет встретиться с нами перед смертью, и смирился: в нем пробудилась странная для умирающего чуткость к переживаниям других.
Да, нам было очень странно видеть его искреннюю и бескорыстную самоотверженность. Но еще более странно чувствовали мы себя, когда после визита к ректору снова окунались в насыщенную враждой атмосферу нашей повседневной жизни.
Потому что Найтингейл, буквально источающий ненависть, вовсю развернул яростную кампанию против Джего. Он вел злобную и методическую пропагандистскую войну. Он тенденциозно подбирал факты-и каждый вечер, если в трапезной или профессорской но было активных сторонников Джего, без конца повторял все, что ему удалось узнать.
Он нападал не только на самого Джего, но и на близких ему люден. Прежде всего на миссис Джего. Из вечера в вечер повторял он ее слова, доказывающие, что она считает себя женой будущего ректора; она и правда расспрашивала знакомых, где можно купить мебель восемнадцатого века, чтобы обставить парадную гостиную Резиденции, и жаловалась, что в Кембридже очень трудно найти слуг. Найтингейл издевался над ее выговором и ее социальным происхождением. "Вы только представьте себе, - говорил он, - в Резиденции, после леди Мюриэл, будет хозяйничать дамочка из предместий Бирмингема!"
Эта злобная реплика особенно возмутила Брауна, хотя было ясно, что, в общем-то, она бьет мимо цели.