— Мы отомстим, не мешай. Пусть все зрители принесут по Барби, — пробормотала Валентина Ивановна. — Авось я ее узнаю.
— Чего? — переспросил сонный Сила Грязнов.
Валькирия яростно сосала и грызла сухую корку, но, видимо, напрасно: ни в одном из пятнадцати томов книги «Несколько секретов для добрых волшебников» не содержалось совета о правильном проведении казни.
А Барби Маша сидела у деда Ивана в кукольном домике на окне и говорила в телефон:
— Кэт, Кэт, ты слышишь меня? Прием.
И Кэт, как бывалая радистка, отвечала полузадушенным голосом из сумки Вальки:
— Слышу тебя, прием. Какая-то казнь назначена на завтра. Остальное не знаю. Она подозревает, что я не Маша.
— Постарайся понять, как слышишь, прием.
— Слышу тебя, конец связи.
И тут вошел дед Иван и страшно обрадовался, увидев Машу в домике на окне, и в честь этого тут же пошел на кухню и принялся за макароны с томатным соусом.
Чума — Игорек Шашкин только с утра сбегал за пачкой газет для продажи и уже было собрался идти к матери в больницу, нести ей продукты, как Шура Шашкина явилась домой сама, забинтованная, в воинственном состоянии.
— И все! — сказала она с порога. — Пусть сами теперь разбираются! Если я помру! Сами все под суд пойдут!
Игорек Шашкин был человек малоразговорчивый, и он только вопросительно уставился на мать.
— Выписали меня. Бинтов, говорят, больше нету, лекарств для самих врачей не хватает... И ладно! И то, я в больнице спала плохо... Еще вчера одну женщину положили, тоже по голове стукнутая, у ней сумку прохожий отобрал... А в сумке бутылка постного масла и три кило картошки... Он ей этой сумкой по голове-то и саданул. Наркоманы проклятые... А мы с этой больной вдвоем лежали, да... Ее ко мне положили... Коек не хватает, мы с ней валетом... А у меня бессонница... Она-то спит-ночует, а я не могу... И не повернуться... Я утром на обходе говорю, что же это такое творится, доктор, а она меня не поддержала, лежит на моей же кровати ногами мне в лицо и молчит, боится и такое место потерять, а доктор мне улыбается, «вы у нас выписная».
Тут Шура Шашкина обняла сыночка.
— А дома лучше!
Но суровый Игорек уже был занят: он просматривал сегодняшнюю газету, которую ему предстояло продавать.
— Ты ел чего-нито?
— Ел, — машинально отвечал Игорек, читая интересное объявление.
В этом объявлении говорилось, что для участия в передаче телевидения «Сам лечу свою куклу» приглашаются дети с родителями, дети нужны боевитые, с опытом вольной борьбы на улице, мужественные, не боящиеся крови — ни своей, ни тем более чужой; дети и родители, любящие совместные просмотры боевиков и ужастиков; родители тоже приглашаются такие, которые воспитали из своих детей бойцов, а не слюнтяев; и такие родители, которые спокойно реагируют на крики и слезы и готовы любыми способами вырастить детей твердыми, не знающими, что такое слюни и сопли, людей будущего.
Но самое главное, на что обратил внимание Игорек, была заключительная часть объявления, где говорилось о суперпризе передачи: это были две автомашины «мерседес» и ключи от трехкомнатной квартиры, а также туристические путевки в Пхеньян, в джунгли Кампучии и Анголы в пионерские лагеря к юным борцам.
Больше всего Игорьку понравилась идея с трехкомнатной квартирой: уехать из барака от пьяного соседа — это была их с матерью мечта!
Как часто они бродили по ночам, ожидая, пока дядя Юра утихомирится и перестанет бить топором в их дверь...
Единственным пропуском на передачу должна была стать кукла Барби в любом виде, даже безногая или безголовая.
Игорек задумался.
Он вспомнил, что он однажды доставал деду Ивану что-то из вороньего гнезда, что-то типа куклы Барби.
Может, дед ее и даст на один-то вечер?
— Собирайся, — сказал он матери, — поедем в город.
— Куда я с забинтованной головой? — возразила лежащая на своих высоких подушках Шура Шашкина.
— А у меня есть для тебя вона что! — сказал Игорек и достал из кармана какую-то лохматую, косматую, по виду драную ветошь.
— Ну спасибочки, — сказала с обидой Шура, — на помойке подарок мне отыскал!
Молчаливый Игорек с силой встряхнул свой подарок.
Полетели какой-то прах, камушки, веточки, песок и перья.
Возникло игривое сияние, и Чума преподнес Шашке дивный золотистый парик.
Шура взяла это чудо в руки, слезла с кровати и пошла к своему туманному старому зеркалу.
(Не забудем, что этот парик был волшебный, вороны Вальки, и тот, кто его надевал, автоматически принимал вид телеведущей Валентины Ивановны, причем парадный, при гриме, пудре и драгоценностях.)
Но, посмотрев на себя в зеркало, Шура засомневалась, всплакнула и сказала:
— Вид у меня не тот. Голова в бинтах туда не влезет, а лицо вообще, как ерошка нечесаная.
— Ладно, — промолвил Игорек, — ты парик пока не надевай, поедем так, а у входа натянешь.
Игорек покормил мать (на завтрак у них была бутылка «Пепси», шоколадка и батон — самая роскошная еда, о которой мечтают все мальчики), потом они долго одевались, мать все сокрушалась, что нечего надеть, и в результате, при полном параде, во всем относительно чистом, хотя и неглаженом, они сели в автобус и поехали в город.
Кстати сказать, в этом автобусе под задним сиденьем лежали две горемыки, собаки Тузик и Дамка. Судьба их поприжала, и если раньше они получали хоть какую-то зарплату, кости и огрызки, работая сторожами во дворе столовой, то теперь столовую закрыли и переоборудовали в магазин «Итальянская офисная мебель».
Это было заведение, странное для поселка Восточный, где обитали в основном рабочие давно остановившейся чесально-валяльной фабрики.
Кому тут могла понадобиться офисная мебель, было непонятно: если кто и посещал магазин, то только в самом начале и ради смеха, местные жители смотрели на ценники и гоготали.
А чужие ездить в поселок Восточный боялись.
И зачем существовал этот магазин, раз в нем ничего не продавали, так и осталось секретом, в том числе и для нас.
Таким образом, Дамка и Тузик были навеки выгнаны со двора бывшей фабрики-кухни, где обосновалась страшная собачья охрана, и теперь ехали куда глаза глядят на автобусе.
И слизывали слезы с усов.
А Чума-Игорек с матерью Шурой, которая сидела и качала головой, обширной, как кастрюля (бинты не были видны под платком), — они попались собакам на жизненном пути в виде счастливого случая: в хорошей компании и ехать веселей.
Собаки перебрались под сиденье Шашкиных и замерли.
Там мы их всех и оставим и перенесемся в дом деда Ивана.
Что касается деда, то он заканчивал отделывать свой музыкальный инструмент, отлакировал его и уже был готов посадить куклу Машу за этот органчик, но пошел обедать, чтобы дать лаку просохнуть.
А Барби Маша переговаривалась по игрушечному телефону с Барби Кэт.
Разведчица Кэт передавала:
— Мы на телевидении... Валька меня держит в сумке у локтя... Они говорят все время о том, будет ли работать виселица... Что нужна табуретка... Игрушечная табуретка... Так... Кто-то, женский голос, говорит, что знает одного мастера, у которого наверняка есть игрушечная мебель, он сделал сам домик для Барби... Она этого мастера снимала для телевидения, зовут дед Иван. Так... Плохо слышно... Валентина что-то шепчет... «Я, — шепчет, — знаю этот домик, мне подходит... Пусть едут за табуреткой... Или я, говорит, сама поеду...» Мы бежим к лифту... Трясет... Спускаемся... Маша! Спасайтесь! Они едут к вам!
Дед на кухне безмятежно и не спеша ел теплые макароны с кетчупом и читал любимую книгу «Маленький лорд Фаунтлерой», которую его бабушка получила в подарок, будучи маленьким ребенком.
Дед Иван не торопился.
А вдали уже (Маша это чувствовала) запахло горелой резиной — оттуда неумолимо приближался автомобиль Ф231-ТВ-Ф31 с антенной, визжа шинами.
Маша села в домике в свое кресло — спасать себя она не умела, а деду Ивану ничего не грозило.