Ватники, валенки, шапки вязаные, все как у нас, но морды были незнакомые. У одного в руках топор, на вид слишком тяжелый и ржавый, у другого вилы, а у третьего коса. В ноябре месяце.
- Здорово, мужики, - сказал я, – Далеко ли собрались?
А сам подумал: хорошо, что незнакомые, а то наши то застукали бы меня с этим стеклом в глазу, не отбрешешься потом перед Председателем.
- Я тут заблудился маленько, сам из копунов, ходил за мясом, - соврал на всякий случай.
Если подумать, то за оврагом вроде все еще наша земля. До самого Капи. С чего бы им вести себя так, будто я у них телку украл? Это они к нам приперлись, а не я к ним. Но они смотрели неприветливо и молчали. А тот, что с косой, за спину мне пошел. Солнце склонилось в синие холмы за их спинами, и в одно мгновение нас накрыла холодная тень. Творилось что-то неладное. Мурашки пробежали у меня по затылку, и я среагировал не задумываясь: наклонился и прыгнул. Коса свистнула над моей головой, я прижался к косарю и изо всех сил боднул его головой в нос. Тем двоим, что тоже подались вперед, пришлось отпрянуть. Косарь мотнул головой, я снова ударил его, в пах и в колено, несколько секунд мы балансировали, как пара в танце, а потом полетели вниз, я вгрызся в его кулак, сжимающий древко, он разжал пальцы, и, перекувырнувшись в воздухе, я оказался на ногах с косой наперевес.
- Мужики! – заорал я, пятясь от них, – вы охренели?!
Вместо ответа второй метнул вилы, и они вонзились в землю у моих ног, чудом не проткнув поверженного косаря, который тут же начал подниматься. И минуты не прошло, как они снова выстроились в ряд и медленно пошли на меня, по дороге тот, что в центре, прихватил свои вилы, а тот, что слева, омахивал себя топором крест накрест, перекидывая его от плеча к плечу с совершенно идиотским видом. Косарь поднял с земли булыжник. Кровь из разбитого носа заливала его бороду, и он облизывался, как людоед. Может, они грибов поганых объелись? Видно было, что они не остановятся. Мне что, придется кого-то убить?
- Вы попутали чего-то, - предпринял я еще одну попытку, - из копунов я, шел за…
Они бросили вилы и камень одновременно, вилы я отбил, коса увела их вниз да там и застряла, и пока я дергал за древко, камень ударил меня в висок, а они прибавили ходу, и топориный жонглер уже отвел руку для замаха. Я бросил косу и выхватил из унта пистолет.
- Да стойте, блин! – я сам удивился, какой жалобный вышел крик, поднял руку и нажал на кнопку, так приятно пружинившую под пальцем. В небе бабахнуло, а жонглер метнул топор. Я повернулся, почувствовал, как лезвие врубается мне в лопатку и уткнулся в еще одного колхозника, четвертого.
- Сними гарнитуру, дурень, - сказал он и широкая грязная пятерня вошла мне в глаз.
- Незарегистрированный пользователь удален, - сказал приятный женский голос и все стихло.
Глава 4. Мелкие неприятности
- Значит, сдох он, - повторил Одноглазый, задумчиво глядя на пистолет.
- Ну да.
- И волки съели?
- Точно.
Я ощупывал спину, не снимая ватник. Ничего не выходило. Пришлось снять. Сначала попробовал дотянуться до лопатки через плечо, потом снизу – с обеих сторон больно. Вроде даже вздулось что-то, вроде как камчой огрели. А на ватнике ничего. То есть, кроме старых дыр, ни одной новой. И на виске шишка, да здоровенная.
Быстро холодало, солнце катилось за холмы. Вокруг безлесные пригорки с порыжелой травой, позади овраг – то есть я действительно здесь. Мать одножизница!
Я осторожно покосился на одноглазого. Он на меня не смотрел, сидел, свесив ноги в рваных валенках с обрыва, держал пистолет на коленях и уставил свой целый глаз в никуда. Потом медленно полез за пазуху, достал железную фляжку, отхлебнул, протянул мне не глядя.
Нет уж, спасибо. После того, как я в него врезался, а он сорвал с меня сатанинские путы, он мне своей арычки влил насильно, я аж закашлялся и искры из глаз. Но помогло. Бежать, стрелять и искать тех колхозников расхотелось. Заболело все и усталость навалилась такая, что ноги подкосились. Вот, сели тут с ним.
- Я спросить хочу, - начал я неуверенно.