- Опять с гарнитурой баловался?
- Неее, ты что!
- Так чего орал то? И ватник снял.
- Это. Змея, показалось.
- Змея? – Одноглазый даже оглянулся, не выпуская поводья.
- Ну… Я задремал, наверное, маленько. На ходу.
Телега Одноглазого появилась как раз в тот момент, когда я, бросив фонарь на землю, бегал кругами под дождем, скинув ватник и рубашку и пытаясь стряхнуть это с затылка. Стрекот крыльев. Тонкие лапки. Ничего, конечно, не было.
- Ясно, - Одноглазый снова отвернулся.
Телега у него была забита вонючими пластиковыми флягами для браги, а большой жестяной чан для перегонки оказался еще теплым, я прижался к нему и вздохнул. «Задремал, и это все мне приснилось. Волк, крылья, такого не бывает». Телега мерно покачивалась. Надо отдохнуть. Поспать. Время на восстановление – триста минут.
Когда я проснулся, в прорехи навеса пробивалось слабенькое ноябрьское солнце, мы стояли, и слышно было шумное лошадиное хрумканье. Я выбрался из вонючих овчин и выглянул наружу. Было еще рано, около восьми, Кобыла Одноглазого бродила, распряженная, вдоль ручья и обирала желтую осоку. На том берегу, довольно далеко, лагерем стоял Атамекен, дымили костры. Видно, Одноглазый не рискнул переходить ручей ночью.
Я наломал сырого чернотала и залез обратно в телегу, чтобы найти, чем зажечь огонь. Одноглазый спал тихо, как сурок, с головой накрывшись шкурой, не сразу и догадаешься, где он, пока не заметишь в тряпье правую руку с флягой. Я на эту руку посмотрел и вдруг сообразил, что у него на ней цифры. Аккуратная черная строчка вдоль всего большого пальца до запястья. Раньше не замечал. Я эти цифры знал.
У нас в Атамекене школ нету. Слышал, копуны заставляют мелких учить буквы и цифры, а потом еще всякое, но нам это ни к чему, сказал Председатель. Так что никто из наших надписи разбирать не умел, а вот некоторые цифры мы знали, как выглядят и что означают. Нуль – обидная цифра. Нуль без палочки, так лекарь ругается. Один – понятно, эта самая палка и есть. Шестерки – это сатанинское число, а еще так всегда прилипал называют. Семь – счастливое число, его у нас над входом в юрту рисуют, или пять, кому что больше нравится. Считать каждый колхозник умеет, хоть до тысячи, потому что в хороший год баранов рождается – на полстепи. Но цифры рисовать, или читать их, умели только старики вроде Председателя.
И вот, на руке у Одноглазого цифр было девять, и все знакомые.
17 66 07 – 215 - al
Раньше я на них не обращал внимания. Мало ли у кого что набито. У Зебы, например, орел на спине. У Алика была черепаха. А у меня сначала башня была, потом велели убрать ее, и получилась довольно уродливая сова, а из совы я хотел сделать черепаху как у Алика, но вышла дрянь, так что на руке у меня грязное пятно от плеча до локтя.
Посмотрел я еще на цифры Одноглазого, и вдруг слышу его голос: «идентификационный номер». Айди – это номер, номер – это цифры, я знаю. Я забыл про костер и осторожно вылез из телеги, чтобы Одноглазого не разбудить.
Сунул руку в прореху – вот она, гар-нитура, на месте. Я даже дрожать перестал, от волнения. Все одел, стою, жду.
- Восточные земли, локация девятнадцать, назовите айди, чтобы начать, - и кнопка зеленая замигала, прямо на лошадиной морде.
- Один, семь, - говорю. И дальше все девять назвал, без остановки.
- С возвращением в систему, Алекс, - сказал женский голос. И от зеленой кнопки пошли лучи, и вверху и внизу появились надписи и рисунки, тонкими зелеными линиями поверх степи. Посмотрел на свои руки – они вроде нормальные, похожи на мои, только на большом пальце номер Одноглазого.
– Вы получили минус две тысячи восемьсот семьдесят пять штрафных очков и находитесь на нулевом уровне, - сказал голос, как доброго утречка пожелал. – Выбор невозможен до трех побед.