- Инч! – окликнули меня, и я подпрыгнул в ужасе. Это Элия верхом гнал скотину, я почувствовал, как под ногами меня тесно обступают овцы. – Ты зря вышел, - сказал Элия, глядя на меня сверху.
- Это не я, - сказал я и кинулся бежать, упал, запутавшись в овечьих тушах, и уже не поднимаясь, протиснулся между ними и припустил прочь – от Элии, от телеги Одноглазого, от Атамекена.
Мы с Аликом иногда придумывали, как мы сбежим. Да что там, лет в двенадцать только об этом и говорили. Сбежим, будем жить в заброшенном городе, воровать посылки с фермы и фабрики, кататься на байках, объедаться компотом, плясать вокруг манекена в синем платье. В общем, что мы будем делать без Атамекена, представлялось прекрасным, но туманным. А вот как именно нам сбежать – мы обсуждали во всех подробностях. Во-первых, запасы еды. Вяленое мясо, сахар из посылок (он был у Председательши под замком, выдавали только больным), орехи. Во-вторых, фляги для воды, спички, топоры, ножи, веревки. В- третьих, настоящие ботинки – тоже украсть у Председательши. Я предлагал еще прихватить у Лекаря что-нибудь лечебное, но Алик говорил, что не понадобится. Спорили насчет шкуры – без нее холодно спать, но нести тяжело. В конце концов решили, что побежим летом, не замерзнем.
«А главное, надо украсть его Книгу, - говорил Алик, давясь от смеха, - что они будут делать без книги?»
«Что они будут делать без книги?» – бормотал я, переставляя ноги и уходя все дальше на юг, от Капи и обоза.
Я давно начал говорить сам с собой, как только понял, что никто меня не преследует и обоз продолжает двигаться на восток. «Надо уйти как можно дальше, лучше всего до заката пересечь межу меркитов, а там будет видно. Это сейчас они едут, потому что не поняли ничего, но рано или поздно… Рано или поздно!» - так я бормотал, глядя себе под ноги и лишь изредка поднимая голову, чтобы убедиться, что я все еще удаляюсь от Капи и не начал кружить.
Я не взял с собой ни еды, ни спичек, ни топора. Была зима. Заброшенный город остался на летней кочевке, и я понятия не имел, куда иду.
«Она ведет тебя».
- Никто меня не ведет, - повторил я и спрятал руки в рукава ватника. – Вообще никто.
К вечеру я все же перешел межу меркитов. Межами служили авто-страды, так это называл Одноглазый. Это такие дороги для байков или для машин, черный камень размазан по земле, как масло, но люди из башен по нему теперь не ездят, они только летают. Черный камень потрескался и кое-где обвалился, и на дороге зияли дыры. Под черным были обычные камни и песок. На той стороне кочевали меркиты, а какие они и чем от нас отличаются, я не знал, потому что никогда их не видел. В жегитерской юрте иногда кто-нибудь врал про то, как встретил их и погнал до самой межи. Само собой, выглядели они зверовато, в козлиных масках и с хвостами на головах. Думаю, такие же колхозники, как и мы, даже если и были у них маски. У нас, вон, тоже есть, мы их на новый год одеваем. Стало тоскливо. У нас, у нас. Все теперь, я один.
Солнце, покраснев и раздувшись, опускалось за горизонт, я смотрел на ту сторону дороги и видел все то же: желтую степь, колючки, белые пятна снежной наледи, и ничего больше. Я устал даже больше, чем проголодался. Вместо воды я рассасывал ледышки. Хотелось лечь спать прямо здесь, в какую-нибудь яму на дороге, и плевать, что завтра можно не проснуться.
«Пройди еще немного, и тебе повезет, Инч,» - сказал Алик. Со мной последние два часа кто только не разговаривал. Но Алик дал хороший совет. Я решил пойти по меже – потому что по ней идти было легче. Немного на запад, за солнцем. На горизонте оставалась совсем тонкая красная полоска, когда у межи выросло что-то черное. Заправка. К заправкам ездили авторитетные, набирали бензин и полезное, что могли найти. Я был на такой всего раз. Еды там никогда не было. Все же, не яма на дороге. Я прибавил ходу, чувствуя жесткий черный камень под унтами.
Я успел дойти до заправки в сумерках. Все стекла были разбиты, внутри гулял ветер, железные полки опрокинуты, под ногами похрустывало барахло – какие-то бумажки в пластиковых коробках, бумажки без коробок, пластик, бумажки, бумажки, пластик, никакой еды или питья. За деревянной перегородкой был маленький проход, оторванная дверь, опять полки, на которых – ничего. Я забрался в самую глубину, в комнатушку без окна, и завалил вход обломками дверей. Все равно холодно. В углу стоял сундук, я открыл его – оттуда завоняло протухшим мясом, но внутри ничего не было, только выбежала маленькая полевка. Стенки у сундука были толстые и обиты белым пластиком. Я подумал, что это не хуже, чем вырыть нору в земле. Ну, почти. Земля то теплая. Но рыть мне было нечем, да и сил не было. Ну, нагрею, решился я, забрался внутрь и вытянулся во весь рост – как под меня делали. Крышку я закрыл, только оставил маленькую щелочку, подложив под дверцу картонку. И не успел додумать про то, что будет, если полевка вернется, вытянет картонку, дверца захлопнется… Заснул.